– К болярской жизни призываешь, Матвей? – помрачнел Силантий Собакин, играя угрожающе клинком. – И не будут никогда наши казаки винопийцами и табакурами!
– А чем это хуже боляр казаки на славном Яике? – подбоченился Меркульев.
– Ай, и взаправду я похож на болярина? – закривлялся Герасим Добряк, спустив портки, показывая казакам свою голую исполосованную шрамами задницу.
– Срамота! Баб и девок бы постеснялся! – сплюнул Никанор Буров.
– Милуем или казним гостя? – громко спросил Меркульев.
– Милуем! Милуем! Милуем! – сдобрились казаки.
Впервые пленник на Яике уходил с дерева пыток живым. Поселили Соломона в избе деда Евстигнея, что запропал весной в степи, когда ездил за солью. Вместо Сары Меркульев выделил в работницы купцу двух татарок – Насиму и Фариду. Соломон долго сокрушался, ворчал недовольно, но в конце концов узкоглазых принял. Товары и бочки с вином казаки привезли обозом на другой день. Соломон открыл в станице знатный шинок, торговал бойко и весело семь ден, а на осьмой к вечеру он уже корчился на дыбе в подполе у Меркульева.
Цветь третья
Миновала макушка лета – сенозарный грозник. И духмяный густарь окудесил степи на Яике. Шелестели шелково ковыли, раздобрел чабрец, млела медуница. Наливались колосья ржи червонным золотом. А скот затучнел – аж земля под ним прогибалась! Росли стога на заливных лугах. Помахивала крыльями ленивая мельница. Курилась ядовито-желтыми дымами селитроварня.
– Говья коровьи убери! – сердито буркнула мать Олеське.
– Уберу, никто на них не зарится, – отмахнулась девчонка.
– Бери лопату и убирай. И сарафан новый сыми. Чего вырядилась, как дура? До праздников далеко, – ворчала Дарья на дочь, уходя с коромыслом по воду к чистому колодцу.
Олеська сидела с Ермошкой на жердяном заборе. Они болтали ногами, щурились от солнца, подталкивали друг друга, грызли лесные орехи.
– Могу горохом одарить, – похвастался Ермошка.
– Угости.
– Возьми всю пригоршню. Стручки сочные, сладкие.
– У знахарки в огороде росли?
– У знахарки.
– Зачем же ты их, дурень, крал?
– А што?
– А то! Завтра ворона знахаркина будет летать по станице и кричать: «Ермошка горох ворует!»
– Не будет кричать, она с Бориской и Егорушкой в дозоре на Урочище. Да и любит она меня.
– Кто любит?
– Ворона.
– Тебя и Дуняша любит, сеструня моя.
– Дуняша маленькая. Двенадцать лет ей, да? Ну вот… а мне четырнадцать.
– И мне четырнадцать. И у меня тайна есть, – перешла на шепот Олеська, подталкивая Ермошку локтем.
На крыльцо из хаты