Кроме того, мы разносили по домам груды простыней, белья, бинтов. Белье, бинты и даже простыни были в темных кровавых пятнах. Они издавали тяжелый запах, от которого подташнивало и кружилась голова.
В вагоны нас, подносчиков и относчиков, не пускали.
Как женщины мыли тяжелораненых, что им пришлось увидеть, испытать, почувствовать, я не знаю. Помню, что лица у тех из них, которые выходили из вагонов, чтобы вручить нам кипы белья и простыней, бинтов, гимнастерок и брюк на стирку и принять от нас воду, были бледными и мокрыми, то ли от пота, то ли от слез. С нами, подростками, женщины не разговаривали, да и некогда было разговаривать.
Всю свою работу мы закончили уже на исходе дня. Без отдыха, без обеда, да их и не было в то время – настоящих обедов, – мы носили воду не только к поезду, но и женщинам, стирающим госпитальные принадлежности. К тому же мальчишки собирали дрова, а девочки развешивали выстиранные вещи для сушки.
А потом, наскоро перекусив, все мы – и взрослые, и дети – не сговариваясь, без всякого указания или приглашения собрались у санитарного поезда.
Усталые люди лишь изредка перебрасывались словами. Все смотрели с высокой насыпи вниз, на поселок.
Заходящее солнце вызолотило окна домов, как-то особенно ярко высветило белизну простыней, белья и бинтов, вывешенных на просушку. Простыней, белья и бинтов было так много, что мне показалось, что у каждого дома снова по-весеннему расцвела черемуха…
Из вагона вышел начальник поезда. Он был таким же собранным, подтянутым, красивым, как и утром. Казалось, что минувший трудный и долгий день ничуть не утомил его.
Офицер подошел к нам и стал, как и мы, молча смотреть на поселок, на заходящее солнце.
– Как они там? – кивнул кто-то из взрослых в сторону вагонов.
– Блаженствуют. Спят, – не глядя на спрашивающего, ответил врач.
– Жить будут?
– Будут. Обязательно будут. Они обязаны жить…
И поверьте, я до сих пор помню – тот вечер был теплый, тихий, добрый, такой, каких будет много, много после войны, после Победы.
Люська-воровка
Мужа своего, Гришу моего незабвенного, проводила я на фронт в 43-м году. До этого он забронированный был – бронь имел. Так говорили о тех мужиках, которых по той или иной причине в армию не призывали, на фронт не отправляли. Чаще всего они в таких местах работали, где без них обойтись нельзя было, – на шахтах, на железной дороге, на строительстве мостов, на военных аэродромах.
Мой-то Гриша мост строил через реку нашу. Вон мост-то этот из окна видно. Смотрю иногда – Гришу вспоминаю. Этот мост тогда военное значение имел. По нему после наши войска Китай от японских самураев освобождать шли.
Достроила Гришина бригада мост, и всем скопом мужики на фронт ушли. Осталась я одна с тремя детьми.