Глухо ударило, но вскрика почему-то не последовало. Повернув голову обратно, я облегченно вздохнул. Женщине повезло – топор воткнулся в землю немного левее ее ноги. Удивительно, но на достигнутом она решила не останавливаться. Угрожающе покачиваясь, топор снова стал подниматься…
– Извините, может, вам помочь? – я решил предотвратить непоправимое. Топор вновь воткнулся в землю – теперь возле другой ноги.
– У меня нет денег, – это было сказано чуть ли не с угрозой.
Я опять с опаской покосился на топор.
– А я и не требую. Вот если бы вы мне тарелочку супа налили, са-а-а-мую маленькую, – я показал расстояние между большим и указательным пальцами. – Я бы вам дровишек и нарубил.
Она посмотрела на меня с недоверием. Я подумал, что ее можно понять.
– Хорошо, – неожиданно согласилась она. – Нарубишь, занесешь на крыльцо, сложишь. Тогда получишь свою тарелочку.
– Я быстро, – пообещал я, перескакивая через заборчик. Уж что-что, а умение рубить дрова было освоено мною в совершенстве.
Женщина некоторое время наблюдала за моими действиями, все так же подозрительно, потом зашла в дом. Минут через пять она вернулась, чтобы набрать немного дровишек: видно, у нее и в правду закончилось все пригодное для растопки.
Работы было немного – не прошло и получаса, как я аккуратно уложил последнее полешко. Из открытой двери запахло чем-то съедобным, и накинувшийся с новой силой голод чуть было не убил меня на месте. Не став ждать приглашения, я вошел.
Внутри было очень чисто и почти уютно. Почему почти? В доме явно недоставало мебели, причем, судя по расстановке, еще недавно тут все было обставлено весьма прилично. Вон в том углу когда-то висели полки: на стене остались следы от гвоздей; у дальней стены была кровать, а чуть правее от нее – шкаф: в полу остались выбоинки от ножек. Стол, скамья и печь – вот и все, что присутствовало в этой весьма просторной комнате. В последний момент я заметил еще и хромоногий табурет.
– Умойся, вон тазик. Потом садись. – Да, тазика я не разглядел.
Умывшись, я сел. Передо мной стояла тарелка пустых щей. Я взял ложку, но тут же отложил. До меня дошло, что ничего кроме этого бульончика у нее не было. Я оглядел комнату: точно, из съедобного только паутина с пауками… точнее, даже паутины не было. Чисто ведь.
Все это было очень-очень неприятно: так бедно у нас в деревне никто не жил.
– А сами вы разве не хотите? – спросил я.
Оторвавшись от мытья котелка, она некоторое время разглядывала меня.
– Я уже поела, еще до тебя, тарелка-то у меня одна осталась, – она чуть улыбнулась, уже без недоверия.
Я сразу понял, что врет. Это было чем-то вроде определения настроения у человека. Каким-то шестым чувством я всегда распознавал фальшь. Уже не знаю в который раз за последние два дня, я вздохнул. Как бы я ни хотел есть, но я не имею права забрать у человека последнее, особенно если он сам готов поделаться.