– Стой, Химик! Андрюха, стой! Замри!
Нет, ну каков друг, а? Товарищ боевой, называется. Мог бы составить компанию, а не завидовать, не пытаться остановить меня на пути к счастью.
– Никита, останови его! – Энджи.
– Замри! – Патриот. – Ни шагу. Нельзя к нему приближаться. Его «повело».
– Вот ведь копать-колотить! – Никита. – Отойти всем. Три шага назад. Я попробую…
Шмяк.
Я не устоял – упал, когда в висок прилетело что-то увесистое. Голова загудела, но в ней прояснилось. Мошки все еще танцевали, и я с трудом отвел взгляд – мельтешение вызывало тошноту, но притягивало.
Прямо перед носом валялся женский, небольшого размера, берец.
– Ну ты даешь! – восхищенно выдохнул Никита. И тут же добавил уже для меня: – Закрой глаза и ползи назад.
Послушно зажмурившись, я сдал задом. Никита командовал, наконец, крикнул:
– Хватит. Вверх, на небо гляди.
– А что он там увидел? – поинтересовалась Энджи.
– Что бы ни увидел, – влез Шнобель, – советую туда не смотреть. Лучше небом любуйтесь. Или другом нашим Химиком.
Я перевернулся на спину. Небо было ярко-голубым, без единого облачка. В руке я, оказывается, сжимал берец, спасший жизнь. Скосил глаза и увидел Энджи, поджимавшую босую ногу.
– Спасибо.
Сесть получилось с трудом.
– Твой? Держи. Ты мне жизнь спасла. Как догадалась-то?
– Ты пялился в одну точку и нас не слышал. И улыбался так… Дебиловато. Что тебе не свойственно, ты же не Никита. – Комплимент я оценил по достоинству. – Хотелось дать оплеуху, но Пригоршня велел не суетиться. Тогда я решила в тебя чем-нибудь кинуть. А кроме ботинка ничего под рукой не оказалось.
– Еще раз – спасибо! – Мне удалось встать и поклониться, хотел руку поцеловать, но под взглядом Никиты не решился. – Туда не смотреть. Мерзкая штука, ловит и ведет. Раньше такого не было.
– Вообще много психических развелось аномалий, – встрял Патриот. – И одна другой гаже.
– Ты идти можешь? – уточнил на всякий случай Пригоршня. – Первым?
– Могу. Странно, что я опасности не почувствовал.
О том, что муторно было с утра, я пока промолчал. Никуда не делись ни пристальный взгляд (упиравшийся в основание черепа, куда ни поворачивай), ни ворчливо-унылое настроение. Еще и сердце после передряги сбоило, частило.
Энджи закатала брюки до колен и принялась зашнуровывать берец, Пригоршня пялился на ее ногу. Я пощупал висок и скулу – синяк обеспечен.
– По дороге, за мной. По левой колее. Шагом – марш.
Двинулись.
Медленней, чем мы с Пригоршней обычно ходим в этих краях. Впереди, вся в кипенье зелени, показалась очередная заброшенная деревушка, Сорокино. Двенадцать домов, брошенных после катастрофы, проваленные крыши, темные срубы… Кажется, там и до образования Зоны почти никто не жил. Может, несколько древних бабок коротали век, ковыряясь в огородах.
Я брел нога за