Так же как и старик, он, закрыв глаза, поднял руки ладонями кверху, прочел молитву, отер руками лицо и только тогда начал говорить. Он сказал, что от Шамиля был приказ задержать Хаджи-Мурата, живого или мертвого, что вчера только уехали посланные Шамиля, и что народ боится ослушаться Шамиля, и что поэтому надо быть осторожным.
– У меня в доме, – сказал Садо, – моему кунаку, пока я жив, никто ничего не сделает. А вот в поле как? Думать надо.
Хаджи-Мурат внимательно слушал и одобрительно кивал головой. Когда Садо кончил, он сказал:
– Хорошо. Теперь надо послать к русским человека с письмом. Мой мюрид пойдет, только проводника надо.
– Брата Бату пошлю, – сказал Садо. – Позови Бату, – обратился он к сыну.
Мальчик, как на пружинах, вскочил на резвые ноги и быстро, махая руками, вышел из сакли. Минут через десять он вернулся с черно-загорелым, жилистым, коротконогим чеченцем в разлезающейся желтой черкеске с оборванными бахромой рукавами и спущенных черных ноговицах. Хаджи-Мурат поздоровался с вновь пришедшим и тотчас же, также, не теряя лишних слов, коротко сказал:
– Можешь свести моего мюрида к русским?
– Можно, – быстро, весело заговорил Бата. – Всё можно. Против меня ни один чеченец не сумеет пройти. А то другой пойдет, всё пообещает, да ничего не сделает. А я могу.
– Ладно, – сказал Хаджи-Мурат. – За труды получишь три, – сказал он, выставляя три пальца.
Бата кивнул в знак того, что он понял, но прибавил, что ему дороги не деньги, а он из чести готов служить Хаджи-Мурату. Все в горах знают Хаджи-Мурата, как он русских свиней бил…
– Хорошо, – сказал Хаджи-Мурат. – Веревка хороша длинная, а речь короткая.
– Ну, молчать буду, – сказал Бата.
– Где Аргун заворачивает, против кручи, поляна в лесу, два стога стоят. Знаешь?
– Знаю.
– Там мои три конные меня ждут, – сказал Хаджи-Мурат.
– Айя! – кивая головой, говорил Бата.
– Спросишь Хан-Магому. Хан-Магома знает, что делать и что говорить. Его свести к русскому начальнику, к Воронцову, князю[1]. Можешь?
– Сведу.
– Свести и назад привести. Можешь?
– Можно.
– Сведешь, вернешься в лес. И я там буду.
– Все сделаю, – сказал Бата, поднялся и, приложив руки к груди, вышел.
– Еще человека в Гехи послать надо, – сказал Хаджи-Мурат хозяину, когда Бата вышел. – В Гехах надо вот что… – начал было он, взявшись за один из хозырей черкески, но тотчас же опустил руку и замолчал, увидав входивших в саклю двух женщин.
Одна была жена Садо, та самая немолодая, худая женщина, которая укладывала подушки. Другая была совсем молодая девочка в красных шароварах и зеленом бешмете, с закрывавшей всю грудь занавеской из серебряных монет. На конце ее не длинной, но толстой, жесткой