Родителей жалко. Самый тяжелый грех на моей душе. Даже потяжелее того, что я натворил в Пелопонесе и Померании. Я надеюсь, что тот дядька, который отправил меня сюда, не наврал и мама получала от меня письма. Хочется верить, что это так. Лучше сын в далекой командировке, чем пропавший без вести.
Впрочем, это уже не относится к тому, о чем я хочу рассказать. Начнем, пожалуй.
Я обмакнул перо в чернильницу и на листе бумаги аккуратно вывел:
«Сей мемуар я пишу для потомков своих, дабы они доподлинно знали, что нету в мире такого, отчего в отчаяние приходить следует, даже ежели обстоятельства оных жизненных событий совсем безнадежными выглядят. А также чтобы осознание было, отчего к наукам стремление иметь надо да усердие в постижении оных проявлять».
Глава 1
Я копал могилу. В мерзлой земле, деревянной лопатой. Холодный ветер закручивал вихри мелкого снега вокруг моих ног, а я продолжал копать. Лопату, которой я долбил землю, тут называют словом «заступ». Это не мотыга и не кирка, как я думал раньше, когда встречал это слово на уроках русского языка. Это толстое деревянное весло, обитое по краю толстой полосой грубо обработанного железа. Тяжелая штука, несколько килограмм весит. А заступ – потому что есть полочки, на которые можно наступать ногой. Старинный предок нашей садовой штыковой лопаты.
Кстати, о русском языке. Тот язык, которому меня учили в школе, сильно отличается от того, на каком говорят здесь. Другая дикция, другие слова, другое построение фраз. Например, лейтенанта здесь называют «порутчик». Не поручик, как в кино «Белое солнце пустыни», а именно порутчик. Буква «т» артикулируется особо, как будто разбивает слово пополам и прям требует, чтобы ты вытянулся по стойке «смирно». Или как тут говорят – «во фрунт».
Сегодня утром умер рекрут. Тот самый, что вчера еле ноги волочил и надсадно кашлял. И вроде немолодой уже был для призывника. На вид так лет за тридцать. Потому, наверное, его староста в солдаты и сдал. Чувствовал, что тот зиму не переживет. Ну он и не пережил.
Странное дело этот рекрутский набор. Бардак полный, контроля, считай, почти что нет никакого. Какие военкоматы, о чем вы? О военкоматах тут и не слышали никогда. Здесь все проще. Выдали землевладельцам указ, сколько нужно рекрутов набрать. Те сбагрили выбор на управляющих, а те – на старост. Старосты же в солдаты сдавали самых негодных – либо бездельников и горьких пьяниц, от которых общине одни неприятности, либо откровенных гопников. Их тут называют словом «забияка». Забияки, ага. Я почему-то думал, что забияка – это нечто вроде клоуна. Оказалось, ничего подобного. Забияка – от слова «бить». Хулиган, задира.
А еще у них тут с рекрутским набором целый специальный бизнес существует. Ловят чужаков и сдают в солдаты. Чтобы, значит, своих не трогали. Целые банды промышляют отловом чужих, а с деревенских потом мзду берут. Откупные за того парня, что в рекруты пошел. Казалось бы, должен быть какой-то учет, списки, печати землевладельца… Говорят, в былые годы оно обычно