Было позднее январское утро. Восходящее солнце било в окно холодными апельсиновыми лучами. Папа стоял в этих лучах, в черном пальто, в черной драповой кепке, напоминая грустный памятник поэту. Он ощущал себя предателем, потому что изменял жене, потому что бросал почти на произвол судьбы ребенка, потому что, как и все предатели, вдруг оказался оглушающе одиноким. Его жена, такая теплая и нежная спросонья, смотрела на него чужими недобрыми глазами. Его красавица дочка хотела обнять его и боялась. Его дом отстранялся от него, и оставалось только холодное солнечное утро, равнодушное и не имеющее никакого значения.
Он кивнул и вышел, неся в обеих руках чемоданы. У подъезда его встретил Михаил Коровин в серебристом «Лексусе». Он сочувствовал своему подчиненному, потому что знал, что значит уходить с чемоданом. Он считал себя теперь застрахованным от этого. Если что, думал он, уходить придется ей.
Через месяц после ухода папы, мама завела с Валей разговор об их будущей жизни. Она сказала, что уже давно знакома с Василием Петровичем. И человек он хороший и порядочный. И они, наверное, переедут к нему. А в этой квартире будет жить Валя, когда решит стать самостоятельной. Василий Петрович не имеет ничего против Вали. Он будет обеспечивать ее всем необходимым, а она должна его за это уважать и быть благодарной. Со временем, может быть, она станет называть его папой.
Вале было грустно, и она заранее стеснялась Василия Петровича. В ее ощущениях он почему-то был похож на прикосновение холодного и неприятно-осторожного гинекологического инструмента. Она понимала, что при нем уже невозможно будет бегать утром по дому в нижнем белье и так просто радоваться солнцу. А может быть, в ее будущей комнате не будет утреннего солнца. А только серый сыроватый сумрак, делающий пробуждение мучительно невозможным.
Квартира Василия Петровича была словно взята из хорошего голливудского фильма о жизни богатых людей. Огромные комнаты в мягких тонах, минимализм в обстановке. И к каждому предмету будто приклеен ценник со многими нулями.
Небольшой обеденный стол стоял посреди нежно-розовой пустынной столовой и выглядел музейным экспонатом эпохи модерна. Было совершенно непонятно, как за ним можно есть такие вещи как яичница или хлеб с маслом. Ему идеально шли несъедобные декоративные груши, выращенные на юге Франции и доставленные в Россию в стеклянных коробочках, поштучно.
Когда Валя вошла в туалет, она долго не решалась снять трусики. Это нельзя было делать в таком объеме пустого пространства. Унитаз блестел хромом и казалось неправильным пользоваться им по прямому назначению. А ванна-джакузи с приятно-коричневым акриловым покрытием напоминала что-то жуткое из фильма про Франкенштейна.
Валина комната, впрочем, была невелика. Вместо уютных занавесок окно закрывали широкие вертикальные жалюзи. Кровать тоже была небольшой, какой и должна