Тем временем Аня вспомнила, что у неё тоже есть обязанности по отношению к своему посту. Глянула на пациента и обмерла. Ей показалось, что пожилой уже человек не дышит. Она толкнула врача, начинавшего наркоз её поднадзорному, и пискнула:
– Кажется, больной не дышит. – Наркотизатор не успел рот раскрыть, как со стола отозвался пациент:
– Да дышу я, Галина Федоровна! Ведь если человек не дышит, он жить не может? А я, вроде, живой!
Куратор покачал головой и покрутил пальцем у виска. Аня выдохнула и подумала: «Вот дура-то, загляделась на соседний стол. А если бы мой и вправду дышать перестал? Что бы надо было делать?» Было ясно, что будь ты хоть трижды отличником, а между экзаменом и работой получается весьма большая разница. Правда, сомнения в правильности выбора специальности у неё не возникло, наоборот, прибавилось желания учиться. Стало ясно, что пока она не знает ничего. Однако позже выяснилось, что знать-то особенно было и нечего. Остановка сердечной деятельности – лобелин или цититон. Их почему-то считали сердечными препаратами. Закрытый массаж сердца? Это стали использовать через несколько лет. Остановка дыхания? Манипуляции руками больного. Дыхание «рот в рот» − это тоже через несколько лет. Никаких аппаратов, даже кислорода, подведенного в операционную, и того нет. Он только в кислородных подушках, от которых толку мало. Вот почему так не любят общий наркоз. О специалистах в этой области даже не думают. На наркозе обычно молодые врачи, опытные избегают его всеми способами. Может, поэтому так упорно держится местная анестезия. Правда, и проталкивают её всеми способами.
Время шло, а число вопросов всё возрастало. У кого спрашивать? У всех. Просветить никто не отказывался. Одна заведующая держалась строго. Как-то Аня задержалась на входе и услышала, как Андрей Львович, кивая в её сторону, сказал: «Вот ещё один молодой доктор» и услышал в ответ: «Воображает очень!». Вот и ещё сигнал, что надо строго держаться линии поведения.