Неделю спустя к нам пришел Джайлз Стюарт. Он хотел поговорить с мамой, якобы обеспокоенный слухами о том, что она потеряла ребенка, но ее не было дома. Я повторила слова отца о том, что она ушла от нас.
И даже когда Джайлз привел к нам шерифа, не выдала тайны. Я смотрела прямо в мрачные серые глаза служителя закона и рассказывала, что мама покинула нас по собственной воле. Я не упоминала ни о револьвере, ни о выстрелах. Не проговорилась о том, что тело моей матери, возможно, лежит на дне озера.
Я помню, как позднее в тот день началась сильная гроза, небеса разразились проливным дождем, взволновалась вода в озере. Отец большую часть вечера сидел у окна и смотрел на нее. Хотел увидеть, всплывут ли на поверхность последствия его поступка.
И вот я достаю листок бумаги из журнала, записку, написанную моей мамой много лет назад, и медленно разворачиваю ее.
«Ушла в деревню, чтобы повидаться с Мэгги, – говорится в ней. – Альва со мной. Мы вернемся к чаю». Ниже «целую» и «x» вместо имени, потому что уж отец-то наверняка знал, от кого записка.
И он сохранил ее. Одно из посланий, которые мама, должно быть, писала сотни раз до этого. Записку ни о чем. Спрятанную среди страниц в его драгоценном журнале наевфуиля.
Суп остыл, но теперь мне кусок в горло не лезет. Обычно я стараюсь не вспоминать о той ночи. Но как только решаешь не думать о чем-то конкретном, это становится невозможно выкинуть из головы.
Я распрямляю ноги и чувствую покалывание, будто иголки вонзаются мне в стопы. Когда боль проходит, ковыляю на кухню, выливаю суп обратно в горшочек и подхожу к окну. Снаружи виднеется озеро, такое спокойное, словно на землю положили зеркало и оно отражает ясное небо. Никаких признаков жизни.
Я набираю в чайник воды и, пока он закипает, ставлю хлеб в печь. Жаль, что у меня нет больше дел, например работы по переписыванию текстов, шитья, да чего угодно. Кухня кажется слишком большой, а моя комната – переполненной тайнами. Поэтому я беру свою кружку и иду на крыльцо, сажусь на ступень и начинаю дуть на чай. Пытаюсь убедить себя, что вовсе не высматриваю отца.
Я проверяю куриц и, к своему удивлению, обнаруживаю всех сидящими в курятнике, а не пасущимися на траве и достающими из земли червяков. Запускаю руку в солому, но не нахожу там яиц. Затем направляюсь к сараю. Выясняется, что у козы нет молока. Даже если бы я вышла подоить ее с утра, в кашу мне добавить все равно было бы нечего. Это все дикая кошка, распугивающая мой завтрак. Надеюсь, отец вскоре ее поймает. Я запираю козу и возвращаюсь к курятнику. Мое внимание приковано к горизонту: небо становится розовым, лиловым, а затем багровым. Когда надо мной загорается полярная звезда, я возвращаюсь в дом. Внутри пахнет свежим хлебом, очень по-домашнему.
Ближе к полуночи я решаю, что с меня достаточно. Его не было целый день, а сейчас уже ночь. Последние три часа я провела, глядя на циферблат на каминной полке. Слух реагировал на каждый шорох, сердце колотилось