Девушка бросила краткий мимолетный взгляд на молчаливого Самсона Фолка и поняла, что не бросит старика на произвол судьбы. Фон Миллер недовольно зарычал сквозь стиснутые зубы, надавив второй рукой на подбородок девушки, заставляя смотреть лишь в его ало-красные мужские глаза. Дыхание феодала участилось, на губах растянулся раздраженный оскал:
– Каким будет твое решение? Я принимаю либо «да», либо «нет», Адалин, – настойчивый, твердый повелительный тон четко давал понять девушке, что дискуссия окончена.
Адалин нервно прикусила губу, фон Миллер буквально задохнулся от этого простого движения. Кожа его стала горячее, буквально источая тепло, словно камин.
– Могу я поцеловать вашу руку, господин? – наивно протянула девушка, но землевладелец сразу же отмахнулся. – Щеку? Вы, верно, имели в виду именно ее…
– Я имел в виду губы, Адалин, – начиная закипать, рявкнул мужчина, заставляя всех вокруг не в первый раз за беседу содрогнуться. – Губы, никак иначе. Ты согласна? Пора заканчивать эту бессмысленную дискуссию и приступать к…
Фон Миллер был настолько рассержен поведением своей невесты, что совершенно не заметил зарождающееся сомнение в ее глазах. Девушка давно для себя решила, что если чем-то сможет помочь другому, то обязательно сделает. И пусть это был ее первый поцелуй. Пусть ее губы никогда не касались других, в особенности мужских. Разве сей факт должен был стать проблемой, если речь идет о будущем человека?
Страшась усомниться в правильности происходящего, она лишь слегка качнулась телом вперед, крепко зажмуривая глаза… Все произошло само.
Когда губы обожгла стальная лава, а фон Миллер перестал говорить, Адалин снова ощутила себя падающей на самое дно бескрайней бездны. Она не знала ничего о поцелуях, мужском внимании и о том, что происходит, когда супруги остаются наедине. Где-то отдаленно в ее сознании всплывала крайне странная мысль: «А правильно ли я все сделала? Не опозорилась ли?» Адалин тут же отбрасывала ее. Ведь целует она не любимого человека, к которому хочет приглянуться, а почти что незнакомца. Замкнутого, холодного, чопорного и крайне неприятного.
– О, Адалин! – яростно сжав руками ее хрупкую талию, сбивчиво, невнятно, будто пьяно взмолился фон Миллер. Словно о самом разрушительном дьявольском проклятии или самой пленительной божьей благодати.
Адалин и пискнуть не успела, как язык феодала протолкнулся сквозь стиснутые зубы, увлекая девушку на какой-то новый, совершенно неизведанный уровень удовольствия. Да, Адалин крайне понравилось то, что она ощутила от прикосновений мужчины, его умелых поглаживаний и опыта… Но даже под страшными, убийственными пытками девушка ни за что не признала бы в этом никому в мире, не показала бы фон Миллеру. Ведь ее отношение к нему так и не поменялось!
Он