– Деток заведешь, – устало ответила мать, прижимая ко лбу тряпку.
– Чтобы они прожили такую же жизнь, что и я?
– Дети не проживают такую же жизнь. Иначе ты был бы очень несчастлив, дорогой, – Софочка встала, чтобы сварить в турке любимый кофе. Она выбрала из ряда чашек с пегасиками сколотую, а остальные убрала из сушилки в шкаф.
– Я и так очень несчастлив. Вот смотри.
Летчик взял прямо со сковородки жирную куриную котлету и бросил на стол. Котлета проделала масляный след и остановилась, врезавшись в сахарницу.
– Это я.
– Я же старалась…, – расстроилась сестра. Летчик взял еще две котлеты и бросил на стол.
– А это – вы. В чем между нами разница?
– Ни в чем, – усмехнулась Софочка и закурила.
– Вот именно. А я хочу – вот так.
Летчик взял котлету и выкинул в окно.
– Дурак ты. Её ж теперь никто не съест.
– А вы заметили, как красиво она летела?
– Ой дурак, – качала головой Марина и с грустью смотрела на котлеты. Летчик вскочил и вышел с кухни в коридор. Он натянул ботинки и захлопнул дверь. Марина схватила со стола котлету и надкусила.
– Мам, – позвала Марина Софочку. Та стояла, задумчиво втянув скулы и живот.
– Да?, – эхом отозвалась Софочка.
– Он ведь врет нам. Знаю, что врет. Боится он Мэри, как огня. Она такая же, как мы – женщина из плоти и крови, котлета она, эта Мэри. Куриная.
Мэри подошла к окну и захлопнула ставни. В небе светила полная луна.
– А на котлетах не женится. Точнее, женятся, но не выбирают их всей душой и полностью, не носят на руках, не восторгаются, не рассказывают, какая была в их жизни котлета. Вот заставим мы его выбрать Мэри, да даже ту институтку твою – толку? Он будет к ней относиться, как к ужину второсортному, даже в столовке будет более с аппетитом есть. Видела, как он легко котлету выкинул? А я полдня вертела…
Тетя Софочка затянулась и выдохнула дым в чашку.
– Доченька, мужчины всегда будут к нам относиться, как к котлетам. Ну и что?
– Ну пусть он… Поголодает.
Где-то над потолком рвануло, будто началась война. Марина испугалась, но рука Софочки не дрогнула – она наливала крепкий кофе в чашку.
– На чердак пошел. На крышу свою любимую. Небом любоваться, – цедила мать сквозь зубы.
– А не случится чего?, – взволновалась Марина.
– Случится, – вертела Софочка кофейную гущу в турке, – Вижу стаю птиц, вижу пальмы и кровь. Но ничего, переждем. Блокаду пережили, девяностые прошли. И это нам не страшно.
– Мам, но ведь ты родилась после блокады.
Как истинная петербурженка, Софочка даже бровью не повела и залпом выпила чашку.
#
– И у меня будут крылья! Слышишь, мать? Не жените! Не дамся! Отращу крылья и каааак улечу! Будете знать!
Крыша кололась стыками листов и отдавала тепло, собранное за день. Летчик отряхивался после голубиного помета и запаха крыс, но нельзя было прочувствовать