– Я тоже пойду, – сказала вдруг Наденька. Она сама не знала, какая сила заставила ее выйти вместе с алхимиком.
– Заодно и Надю проводите, – сказал Игорек.
– Почту за счастье, – ответил Остромов серьезно.
Особенно досадно, что в этот раз без луны; вот всегда так. Как разговор с никому не нужным сумасшедшим, полезным в деле, но невыносимым на личном плане, – так тебе полное сияние; а как прогулка с прелестным существом, чистым, легко обучаемым, – так одни мелкие брызги болотных звезд. Прелесть апрельской ночи не околдовывала Остромова, он сам мог околдовать кого хочешь. И этот отвратительный, гнилой зеленый цвет по краям неба, мутный, как зацветшая вода в Карповке.
– Смотрите, какое небо зеленое, – сказала Надя радостно. – Это значит, скоро все зазеленеет. Люди думают, что уже никогда, и вот им намекают.
О, он понял. Эта из тех, что за все благодарят; но как странно сочетание всех этих детских, плюшевых добродетелей с высоким ростом, здоровьем, зрелой готовностью всей, так сказать, фигуры. Вариант «Доверься, дитя» здесь, однако, не проходил, и Остромов, несколько шагов пройдя в интригующем молчании, выбрал безотказную, всегда увлекательную «Встречу в веках». За время этой игры объект успевал проболтаться, и дальше можно было применяться к обстановке.
– Прежде вы не были так восторженны, – обидчиво сказал он.
– В каком смысле? – немедленно попалась она.
– В самом прямом, – пожал плечами Остромов. – В последний раз, если помните, тоже была весна, пышней этой. А вас занимало только то, что Дювернуа десять минут говорил с вами и подарил брошь, ничего ему не стоившую.
Она засмеялась, это было интересно, и с готовностью подхватила игру.
– Но ведь брошь была в виде зайчика. А я так любила зайчиков. Эти, знаете, брильянтовые ушки…
– Смейтесь, смейтесь, – сказал он, ядовито улыбаясь. – Мы охотно вспоминаем прошлые бедствия и требуем искупления, но память о собственных грехах у нас надежно закрыта. Я это знал тогда и знаю сейчас.
– Но что же я сделала? Я помню, что на другой день мы поехали к Дювернуа и наделали ужасных глупостей, но вам-то что? Вы ведь были влюблены в девицу Ленорман.
Отлично было так идти с веселым человеком и играть с ним – после целого дня разговоров о птичках, мокроте и недоплаченных пенсиях.
– Девица Ленорман, – брюзгливо пояснил Остромов, – была шарлатанка и дура, в это время ей было пятнадцать лет, и она гадала в Алансоне, где ей и место. Но если вам не угодно вспомнить того, что было на самом деле, я помогу вам.
Город был безлюден, фонари горели через один, но было не страшно, нет. Он умел сделать так, что все участвовало в его спектакле.
– Был вечер у де Скюдери, она созывала литераторов по пятницам, вроде сегодняшней. Пятница – для нас с вами день решительный, но вы этого помнить не хотите. – Остромова подхватила и несла вдохновительная сила. – Вы были