В поисках человека. Очерки по истории и методологии экономической науки. Владимир Автономов

в «Историю экономического анализа» и обнаружил, что Шумпетер – создатель этого термина – определял его как раз очень четко. По-моему, если следовать пониманию методологического индивидуализма в узком, шумпетеровском смысле, то между ним и методологическим холизмом возможно не только принципиальное противостояние, но и некоторое разделение труда.

      Следующим этапом моей работы с историей экономической мысли после «Теории экономического развития» стала публикация «Австрийской школы» в 1992 г. И вновь вдохновителем выступил Ярослав Кузьминов, придумавший выпускать в той же «Экономике» серию, аналогичную прогрессовской. Думаю, что здесь также сыграло роль мое владение немецким, хотя нам почти ничего не пришлось переводить заново (кроме ранее непереведенных нескольких глав из «Общественной экономии» Визера, в которых была кратко изложена его знаменитая теория вменения) – слава богу, дореволюционные переводчики свое дело сделали хорошо. Задним числом можно заметить, что из этой визеровской работы мы взяли не самое интересное – таковым была попытка применить австрийские идеи к общественному хозяйству, а визеровская теория вменения была сформулирована в более ранней работе. В этом издании – первом на русском языке после Октябрьской революции – мы сосредоточились на теории ценности австрийской школы. Поэтому из Бём-Баверка в него попали именно «Основы теории ценности хозяйственных благ», где нет его главных достижений, связанных с теорией капитала и процента. Впрочем, впоследствии до «Капитала и процента» Бём-Баверка дело у меня все-таки дошло. Ну а в той книжке главное место принадлежало, конечно, «Основаниям учения о народном хозяйстве» Карла Менгера. Правда, мы сохранили дореволюционный перевод названия: «Основания политической экономии», – что я сейчас считаю неверным. Немецкий термин Volkswirtschaft (калькой с него является русское «народное хозяйство») выдает связи с немецкой научной традицией[33], в которой «народ» был привычной единицей исследования и от которой Менгер, собственно, и отошел, но не без вышеупомянутого громкого «спора о методах». Здесь я, может быть, впервые подошел к вопросу, который будет латентно интересовать меня очень многие годы, – к вопросу о национальном характере, «пятом пункте» экономической теории. Найти подступ к этому вопросу оказалось крайне трудно, поскольку отделить влияние национального характера от прочих факторов казалось практически невозможным. Лишь недавно с моей студенткой Елизаветой Буриной, которую мне удалось увлечь этой темой, мы сделали такую попытку, сопоставив классические учебники политической экономии Англии, Италии, Германии и России[34]. Но это будет потом, а пока я восхищался трудом Менгера, казавшимся высеченным из куска мрамора. Теперь я понял, откуда произошел стиль Шумпетера – «внука» Менгера по австрийской школе! Ну и, конечно, постоянное внимание Менгера к знанию, неопределенности, ошибкам, без которых он не мыслил экономическую