Четверо послушно выпрямили спины. Самый большой из сейкинцев опустил голову, чтобы глаза пришлись вровень с их лицами. Между его зубами мелькнул длинный язык.
Мощно толкнувшись лапами, он вдруг взлетел в воздух. Все ученики попадали ничком, стоять остался один морской начальник. Он раскатисто хохотал.
Млечно-зеленая лакустринская дракана показала зубы в усмешке. Тани почудилось, что она проваливается в бурные водовороты ее глаз.
Дракана вместе со всеми родичами поднялась над городскими крышами. Плоть – это вода. Когда дымка божественного дождя пролилась с их чешуй, промочив людей на земле, сейкинец вздыбился, вдохнул и выдохнул могучий порыв ветра.
Все гонги храма отозвались ему.
Никлайс проснулся с пересохшим ртом и ужасающей головной болью, как просыпался тысячу раз. Он поморгал и протер уголок глаза костяшкой пальца.
Звон колоколов.
Вот что его разбудило.
Он пробыл на этом острове шесть лет, а звон слышал впервые. Подняв трость, он встал, налегая на палку так, что задрожали руки.
Должно быть, тревога. Пришли за Сульярдом, схватят их обоих.
Никлайс в отчаянии завертелся на месте. Оставалась одна надежда – уверять, что пришелец спрятался в доме без его ведома.
Он выглянул из-за ширмы. Сульярд крепко спал лицом к стене. Этот хоть умрет спокойно.
Солнце слишком расщедрилось на свет. Рядом с домиком Никлайса сидел под сливовым деревом его помощник Муст и его сейкинская супруга Паная.
– Муст! – крикнул Никлайс. – Что за шум такой?
Тот только рукой махнул. Никлайс, выбранившись, сунул ноги в сандалии и, отгоняя чувство, что идет навстречу гибели, вышел к ним.
– Доброго тебе дня, достойная Паная, – с поклоном поздоровался он на сейкинском.
– Премудрый Никлайс… – В уголках глаз у нее пролегли морщинки. Она одевалась в светлые тона, одежда по голубому тону была расписана белыми цветами, рукава и ворот вышиты серебром. – Тебя разбудили гонги?
– Да. Смею спросить, что они означают?
– Звонят в честь Дня Выбора, – объяснила сейкинка. – Старшие ученики домов учения закончили курс и переходят в ряды ученых или стражи Бурного Моря.
Стало быть, иноземцы тут ни при чем. Никлайс все еще обливался потом. Он достал платок, утер лицо.
– Здоров ли ты, Рооз? – спросил Муст, прикрывая глаза от солнца.
– Ты же знаешь, как я ненавижу здешнее лето. – Никлайс запихнул платок в карман. – День Выбора проходит каждый год, так? – спросил он у Панаи. – Но я впервые слышу звон.
Теперь колокола сменились барабанным боем. Пьянящие звуки веселого праздника.
– А… – еще шире улыбнулась Паная. – Но сегодняшний День Выбора особенный.
– Вот как?
– Разве не знаешь, Рооз? – хихикнул Муст. – Ты ведь прожил здесь дольше меня.
– Этого Никлайсу могли не сказать, – мягко вступилась Паная. –