Фэйли умолкла, а когда заговорила, голос ее звучал сочувственно:
– Бедняга Перрин. Я удрала из Салдэйи на поиски приключений и вроде бы нашла то, что искала, – приключения, да еще какие, таких не было, наверное, со времен Разлома, но единственное, чего я хочу, – это убраться куда-нибудь подальше. Тебе же ничего не нужно, кроме твоей кузницы, а ты того и гляди попадешь в легенду, сам того не желая.
Перрин отвел глаза, но запах девушки продолжал кружить ему голову. Маловероятно, чтобы о нем стали рассказывать легенды, во всяком случае пока в его тайну посвящены немногие. Фэйли-то думает, что знает о нем все, но она ошибается.
Напротив юноши, прислоненные к стене, стояли топор и молот. Простые и удобные, с ухватистыми рукоятями длиной в руку, орудия эти полностью соответствовали своему назначению. У топора было изогнутое полумесяцем лезвие, уравновешенное клевцом – тяжелым смертоносным шипом. С помощью молота Перрин умел делать полезные вещи, им он орудовал в кузнице. Молот был более чем вдвое тяжелее топора, но всякий раз, когда он брал топор в руки, казалось, что все наоборот. Ведь за топор приходилось браться, чтобы… Об этом Перрину и думать не хотелось. Фэйли права: единственное, чего он хочет, – это быть кузнецом. Вернуться домой, увидеть своих родичей и снова работать в кузнице. Только не бывать тому – это он знал.
Перрин поднялся, дотянулся до молота и, подхватив его, уселся снова. С инструментом в руках он чувствовал себя как-то увереннее.
– Мастер Лухан всегда говорил: чему быть, того не миновать. – Перрин заспешил, понимая, что его слова смахивают на то, что Фэйли называла типично мужской околесицей. – Лухан – кузнец из нашей деревни, я у него в подмастерьях был. Да я тебе о нем уже рассказывал.
К удивлению Перрина, Фэйли не воспользовалась случаем упрекнуть его в том, что он своего ума не имеет, а повторяет чужие слова. Она вообще ничего не сказала, а только выжидающе посмотрела на него. И тут до него дошло.
– Стало быть, ты уходишь? – спросил он.
Фэйли поднялась, отряхнула юбку и довольно долго молчала, будто раздумывая, что ответить.
– Не знаю, – сказала она наконец. – В хорошенькую историю ты меня впутал.
– Я? Я-то здесь при чем?
– Ну, если ты сам сообразить не можешь, то я и подавно не собираюсь тебе растолковывать.
Перрин снова почесал бороду и уставился на молот, который так и держал в руке. Мэт наверняка бы сразу смекнул, что она имеет в виду. Или, например, старина Том Меррилин. Седовласый менестрель говаривал, что никому не дано постичь женщину, однако стоило ему выйти из своей крошечной каморки, сокрытой в чреве Твердыни, как его тут же окружали с полдюжины девиц, по возрасту годившихся ему во внучки, – слетались послушать, как под аккомпанемент арфы он поет баллады о великих подвигах и столь же великой любви. Фэйли была единственной женщиной, которую Перрину хотелось понять, но при этом он чувствовал, что говорят они на разных языках – как