По правде говоря, я заинтересовалась. И насторожилась. Жена жертвы демонстрировала явное желание уйти от разговора, который, очевидно, ее тяготил. Сначала она попыталась перенести беседу на потом, теперь жаждала укрыться за спиной адвоката. С чего бы это? Там, во дворе, когда она умоляла сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти ее мужа, она выглядела предельно искренней. Теперь в ней появились новые черты – осторожность и боязливость, – которые мне, признаться, не очень-то нравились. Что же до адвоката, то его появление обрадовало бы меня не больше, чем, скажем, обрадовало бы скупого рыцаря присутствие ловкого вора по соседству с его кубышкой. Ясно как день, что если этот Болдыревский прибудет на Ландышевый бульвар, он не даст своей знакомой даже рта открыть, и мне придется уйти несолоно хлебавши. Формально я не могла запретить Кликушиной вызывать кого бы то ни было, стало быть, надо было действовать иначе. Я поступила так: придала лицу скучающее выражение и бросила выразительный взгляд на свои часы.
– Видите ли, у меня не так уж много времени, и в любом случае наш разговор – чистая формальность. Так что мы с вами побеседуем минут десять, а потом мне придется уйти, уж не обессудьте.
Но, судя по выражению ее лица, Эмма Кликушина вовсе не собиралась сердиться на меня за это. Наоборот, она заметно успокоилась, узнав, что беседа будет предельно краткой и поверхностной. И тут мой внутренний голос, этакое сыщицкое второе «я», вкрадчиво шепнул мне: почему? Ответ напрашивался сам собой. Она в курсе дел мужа, она знает, почему в него стреляли, но нам Эмма ни за что этого не скажет. Возможно, она не знает наверняка, но подозревает. Подозревает – и будет молчать. Теперь надо разговорить ее. Полегоньку, потихоньку, чтобы она и сама не заметила, в какой момент вопреки своему решению скажет мне правду. Кто я для нее? Всего лишь девушка из полиции, которая только что чуть ли не открытым текстом призналась, что ей нет никакого дела до того, кто и почему пытался убить Михаила Кликушина. Эмма решила, что опасность миновала, и немного расслабилась. Надо и дальше усыплять ее внимание, и, когда она расслабится окончательно, она проговорится. Потому что невозможно знать что-то и не выболтать это хоть раз в доверительной беседе.
… Отлично, значит, у нас будет доверительная беседа.
– Вы не скажете мне, как вас зовут?
– Кликушина Эмма Григорьевна.
– Год рождения?
– Одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой.
– Да ну? – радостно воскликнула я. – Надо же, мы с вами ровесники! – Положим, это неправда, то есть не совсем правда, словом, обыкновенная ложь, но какая разница, в конце концов? Мои паспортные данные она все равно никогда не увидит. – А когда ваш день рождения?
Эмма заколебалась.
– Двадцать девятого февраля, – наконец созналась она.
– Вот это да! – проговорила я восхищенно. – Потрясающе!
– Ну, ничего хорошего в этом нет, – возразила Эмма с намеком