С.: Подожди, мы о твоих творческих планах хотели…
Е.: А! Да. Так вот. Пока я верил, что-то, что я делаю, свернёт на фиг весь этот миропорядок, – я и пел, и писал, и выступал. А теперь вышла ситуация из-под контроля. Проехали! ВИЖУ я, что никому это на хуй не нужно. Теперь во всяком случае. Это как развлечение стало для них для всех. Этакий цирк. А развлекать кого бы то ни было я вот чё-то не хочу. Вот не возникает у меня почему-то этого весомого желания. Пусть этим Пригов и Ко занимаются. И Мамонов. Бердяев, судя по всему, прав оказался – действительно, настал катакомбный период для носителей, хранителей культуры. Всё превратилось в слизь и грязь. Стало быть, надо уходить отселе пока не поздно – незачем свои святыни на всеобщее осмеяние выставлять. Хотел я, по правде сказать, записать напоследок альбом… о любви. Давно хотел. И хотел я назвать его «Сто лет одиночества». Это очень красиво и здорово. В этом очень много любви – «Сто лет одиночества».
С.: А ты не боишься цитировать Маркеса? Ведь это же он сочинил. А не ты.
Е.: Да какая разница – кто сочинил! Я уверен, что это и не Маркес сочинил. Всё это и до него было. Вообще – ВСЁ ВСЕГДА БЫЛО И БУДЕТ – это ЗНАНИЕ. Оно кругом. Вот – в деревне за окошком. В коте моем, который на матрасике спит. Знание не принадлежит никому лично. Так же как и мои песни в высшем смысле не принадлежат лично мне. Или наоборот – Знание принадлежит всем. Мне вот постоянно кажется, когда я встречаю что-нибудь НАСТОЯЩЕЕ, – что это – я. Я впервые когда Doors услышал… или Love… или песню «Непрерывный суицид» – первое, что во мне возникло, это фраза: «Это я пою». То же самое могу сказать и о фильмах Тарковского, и о Хлебникове, и о Достоевском, и о Вадиме Сидуре… могу до ночи перечислять. А что касаемо цитирования… это очень здорово – взять и привнести что-то неожиданное и новое, красивое – в то, что уже… Это как взять и достать с чердака старую игрушку, сдуть с неё пыль, подмигнуть, оживить – и да будет Праздник! Понимаешь?
С.: И что же это за альбом бы был… или всё-таки будет?
Е.: Не знаю, наверное, не будет. Это никому, кроме меня самого, не нужно. Я это не из каприза говорю. Это факт. А я не могу и не хочу делать то, во что не верю. Это должно быть подарком, каждая твоя песня, каждое твоё слово. А если это никому не нужно – всепоглощающе, до смерти – и ты знаешь это – если к этому твоему подарку отношение, как в поучительнейшем сочинении – «Мартышка и очки» – стоит ли его создавать?
С.: Наверное, стоит.
Е.: Видимо, да. Но это нужно понять. Это нужно прожить. Раньше я сочинял и пел для близких, тех, кто меня окружал, – пел для них по большому счёту – для Янки там, Зеленского, Фирика… и для потенциальных, невидимых братьев, сынов и отцов. А чем дальше живёшь, тем меньше иллюзий остаётся – ныне каждый, как оказалось, сам в себе в самом хреновом смысле. Времечко такое. Дух умер. Надо ждать.
С.: