Я подошел ближе. Чуть пониже, справа, из вязкой массы выглядывали кончики пальцев. И больше ничего. Тела уже не было, Сосун втянул его в себя и переварил или сейчас переваривал. Старый шкин был мертв, и кровопийца поглощал его труп.
– Каждое темное пятно – след Единения, – водя фонарем, как указкой, говорил Валкаренья. – Конечно, со временем пятна сходят. Сосун постоянно растет. Лет через сто он заполнит зал и вылезет в коридор.
Сзади послышался шорох. Я оглянулся. Кто-то еще шел через паутину.
Вскоре она поравнялась с нами и улыбнулась. Старая шкинская женщина, нагая, груди – ниже талии. Разумеется, Посвященная. Сосун покрывал большую часть ее головы, а на спине болтался еще ниже, чем груди спереди. От пребывания на солнце Сосун стал ярким и прозрачным. Было видно, как он пожирает кожу на спине женщины.
– Кандидатка на Конечное Единение, – пояснил Гурли.
– Популярная пещера, – усмехнувшись, добавил Валкаренья.
Женщина не заговорила с нами, мы тоже ничего ей не сказали. Улыбаясь, она прошла мимо. И легла на Сосуна.
Маленький Сосун, сидящий у нее на голове, казалось, почти растворился, утонул в теле пещерного великана. Шкинка и исполинский Сосун слились воедино. И все. Она просто закрыла глаза и спокойно лежала, словно спала.
– Что это? – спросил я.
– Единение, – сказал Валкаренья. – Только через час что-нибудь станет заметно, но Сосун уже засасывает ее. Говорят, это реакция на тепло тела. Через день она погрузится совсем. Через два она будет как этот… – Фонарь нашел наполовину залепленное пленкой лицо.
– Вы можете прочитать ее чувства? – спросил Гурли. – Может быть, это нам поможет.
– Хорошо, – согласился я. Любопытство победило отвращение.
Я раскрылся навстречу женщине. И в душу ко мне ворвалась буря. Впрочем, буря – не совсем то слово. Это было нечто огромное и грозное, сильное и жгучее, оно ослепляло, от него захватывало дух. Но в то же время – спокойное и нежное, хотя нежность была горячей иной ненависти. Кто-то тихо звал меня, пел, как сирены, что-то неодолимо манило, влекло меня к себе, омывая все мое существо ярко-красными волнами страсти. Оно одновременно переполняло и опустошало. Откуда-то слышалась громкая бронзовая музыка колоколов, песнь любви, бескорыстия и духовной близости, приобщения к радости единения, возвещающая, что одиночества больше нет.
Да, это была буря, душевная буря. Но она лишь отдаленно напоминала обыкновенную бурю эмоций, как вспышка сверхновой звезды напоминает взрыв, и неистовство этой бури было неистовством любви. Меня любили, я был нужен, колокола взывали ко мне и пели об этой любви, я протягивал руки и прикасался к своей любимой, я хотел быть с ней, хотел слиться с ней и никогда не разлучаться. Я вновь оказался на гребне громадной волны, волны пламени, навсегда взмывшей к звездам, но теперь я знал, что волна никогда не врежется в берег и я никогда больше не буду лежать один на темной равнине.
И