– Я что-то не очень понял.
– Послушайте, – увещевательно заговорил Томас. – Это прекрасный паб. Но хотя он существует как отдельно взятое заведение, он также является частью британской экспозиции. Поэтому мое начальство посчитало необходимым – о чем и сообщило вам в своем письме, – что кто-то из нашего ведомства должен находиться тут на постоянной основе, чтобы… чтобы…
– Понятно, чтобы держать меня на коротком поводке, – флегматично заключил Росситер.
– Ну уж, я бы так не сказал…
Томас почувствовал себя неловко.
– То есть вы приехали вовсе не затем, чтобы помогать мне? Вы просто будете рыскать повсюду и заглядывать мне через плечо?..
– Мой отец держал паб, – сказал Томас. – И я много в чем разбираюсь. И с радостью помогу вам хоть в чем угодно.
Но слова эти никак не убедили Росситера, и он чувствовал себя очень расстроенным. И когда его гости допили свое пиво, он скрепя сердце провел небольшую экскурсию: показал кухню, где будет заправлять шеф мистер Дейтри, составляя меню традиционной английской кухни. Томас кинул взгляд на Картера: тот хитро улыбнулся и скрестил пальцы. Но мистер Росситер быстро сдулся и начал ворчать, что у него полно дел. Вскоре он спустился обратно в погреб – верно, поразмышлять о непостижимости бельгийской души, о лафетах и вздрагивающих наклонных механизмах.
– Пошел отогреться сердцем, – откомментировал Томас.
Они покинули паб и вышли на улицу.
– Так что вы предупреждены, – сказал Картер. – Думаю, что все будет хорошо, но не спускайте с него глаз. Иначе к девяти утра он на ногах не будет держаться. Тут законы полиберальней, и наш Росситер с радостью будет прикладываться к рюмке до глубокой ночи.
Остальная часть дня пронеслась незаметно. Картер свозил Томаса в Британский Совет, расположенный в самом центре Брюсселя. Они отобедали в корпоративном ресторане, обсуждая планы по организации небольшой вечеринки в честь открытия «Британии». Это мероприятие планировалось на второй день после начала выставки.
Потом за Томасом приехала машина (правда, без хостес), чтобы отвезти его в аэропорт. Томас немного загрустил, что не увидит Аннеке. Но когда он прибыл в аэропорт, за сорок пять минут до рейса, возле накопителя увидел Аннеке.
Они стояли и разговаривали, и голос ее дрожал, и еще она смущенно, как девчонка, переминалась с ноги на ногу, сцепив руки за спиной. Иногда Аннеке опускала голову, словно боясь взглянуть на Томаса. У нее были светло-зеленые глаза с медовыми крапинками, а когда она улыбалась – улыбка ее была ясной и открытой. От прежней официальной Аннеке осталась лишь ее униформа, которую по протоколу она должна была носить весь день. Потом объявили посадку, а Томасу все хотелось сказать ей что-то очень хорошее.
– Ну, надеюсь, мы еще пересечемся во время выставки, – сказала Аннеке.
– Да, конечно, я буду рад увидеть вас еще раз.
Но этих слов Томасу показалось недостаточно, и он добавил:
– Без этой униформы.
Аннеке смущенно зарделась.
– То