Адель включила компьютер и закрыла лицо ладонями. Она и близко не представляла, что писать. Не стоило вообще браться за эту статью о социальной напряженности в Тунисе. Она сама не понимала, что ее заставило поднять руку на совещании.
Надо снять телефонную трубку. Звонить контактным лицам на местах. Задавать вопросы, сопоставлять информацию, трясти источники. Ощущать воодушевление, верить в качественную работу и журналистскую точность, которой Сирил прожужжал им все уши, а сам за хороший тираж душу продаст. Обедать на рабочем месте, не снимая наушников и не убирая рук с клавиатуры, засыпанной крошками. Перекусывать сэндвичем, дожидаясь, пока, лопаясь от самодовольства, перезвонит очередная пресс-секретарь и потребует прислать ей статью на согласование перед публикацией.
Адель не любила свою работу. Ей была противна мысль, что она должна зарабатывать себе на жизнь. Она всегда хотела только одного – чтобы на нее смотрели. Да, стать актрисой она уже попыталась. Приехав в Париж, записалась на курсы и показала себя посредственной ученицей. Преподаватели говорили, что у нее красивые глаза и некоторая загадочность. «Но, мадемуазель, быть актером – значит уметь отступить». Она долго сидела дома и ждала, пока свершится ее судьба. Ничего не получилось так, как она задумывала.
Лучше всего было бы выйти замуж за кого-нибудь богатого и почти не бывающего дома. К величайшему негодованию обезумевших толп активных женщин, которые окружали ее, Адель мечтала бездельничать в большом доме, заботясь только о том, чтобы быть красивой к приходу мужа. Вот было бы чудесно, если бы ей платили за умение развлекать мужчин.
Ее муж хорошо зарабатывал. С тех пор, как он получил должность лечащего врача-гастроэнтеролога в больнице имени Жоржа Помпиду, дежурства и замены только множились. Они часто ездили в отпуск и снимали большую квартиру в «шикарном Восемнадцатом округе». Адель была избалованной, а муж гордился ее независимостью. Но она считала, что этого недостаточно. Что это мелкая, жалкая жизнь без всякого размаха. Их деньги пахли работой, потом и долгими ночами в больнице. У них был привкус упреков и дурного настроения. Они не позволяли ей ни праздности, ни пороков.
В газету Адель попала по блату. Ришар дружил с сыном главного редактора и попросил за нее. Это ее не смутило. Так у всех. Сначала она хотела быть на высоте. Ее воодушевляла мысль понравиться шефу и поразить его деловой хваткой и находчивостью. И она проявила увлеченность и нахальство, добилась интервью, о которых никто в редакции не смел и мечтать. Потом она поняла, что Сирил – тупица, который в жизни не прочел ни одной книги и неспособен оценить ее талант. Начала презирать коллег, топивших в рюмке напрасные амбиции. В конце концов она возненавидела свою профессию, этот офис, этот монитор, всю эту идиотскую показуху. Она больше не желала по десять раз звонить министрам, которые грубо перебивали ее, а потом цедили пару фраз, пустых, как сама скука. Ей было стыдно разливаться соловьем, чтобы завоевать расположение пресс-секретаря. Единственное, что имело значение, – свобода, которую давала ей