Все российские государственные системы отвечали критерию пространственной неопределенности. Советский Союз, достигнув полного признания лишь незадолго перед исчезновением, до конца не отказывался судить порядок жизни других народов. Эта вечная брешь в легитимности позволяла злостно приписывать КПСС цель мирового господства. Система РФ также имеет трудности в отношениях с пространством.
Сохраняется проблематичное отношение к восточным русским землям. Пространственная идентичность власти обрывается на Урале. То, что там дальше, – это «очень далеко». Наводнение на Амуре, катастрофичное для тысячекилометрового макрорегиона, воспринимают слабей, чем подмосковный пожар на торфяниках. Иллюзорна московская вера, будто высылка неугодных граждан за Урал решает вопрос о них. (Эту иллюзию власть делит с населением.)
Слово «регион» значит «где-то в глуши», «региональный» означает «второстепенный». Кавказ запальчиво трактуют как «наши южные регионы», но место, жителям которого нельзя «наглеть». Пусть живут у себя, а оказавшись в Москве, ведут себя незаметней. Как и русские земли за Уралом, оставаясь «нашим», Кавказ не смеет быть кем-то.
Верно и обратное: человек, оказавшись южней Сочи, перестает существовать для Системы как вполне значимый населенец.
Новая травма и сама территория РФ, сильно урезанная в сравнении с Советским Союзом. Ответом государственного мышления стал семиозис ближнего зарубежья. Размывая ясность того, что же такое Россия, термин облекает неясность в дипломатичную увертку. Ближнее зарубежье – это безграничное пограничье РФ, куда ее политика втягивается, перестав быть внутренней и не становясь внешней. Братство народов ближнего зарубежья в их взаимной десуверенизации одного другим. Зато на оклик русские земли вся Система тревожно вздрагивает, как при вражеском посягательстве.
глосса б: Пространство России – это резерв отступления для ее властей. Власть могла сдать любой рубеж или ценность, объявив это отходом перед наступлением, виной правительства либо премьера. А при сдаче объявить чрезвычайное положение – по Карлу Шмитту, такова прерогатива суверена. Впрочем, Шмитт имел дело с очерченными странами – неочерченных стран Европа не знает, а Россия как раз такова. Система РФ не принадлежит целиком одноименной стране России, а как бы пересекает ее. Трансверсальность для этого, пожалуй, верное слово, поскольку обозначает пересечение линией зоны иных пространств, построенных отличным от нее образом.
Система не является повсеместной, но кажется таковой. Между тем она лишь форсированно безальтернативна в некоторых не всегда главных ее точках.
Преимущество здесь не у тех, кто управляет пространством. Оно у того, кто в любом месте сумеет создать чрезвычайное