Стинер собирался выдвинуть очередное бессильное возражение, когда дверь его конторы распахнулась и вошел Альберт Стайерс, управляющий его канцелярией. Стинер был слишком взволнован, чтобы обратить внимание на его появление, поэтому Каупервуд взял дело в свои руки.
– Что там такое, Альберт? – по-свойски спросил он.
– Мистер Сенгстэк от мистера Молинауэра хочет видеть мистера Стинера.
При звуках этого жуткого имени Стинер поник, как опавший лист. Каупервуд видел это. Он понял, что его последняя надежда получить триста тысяч долларов, скорее всего, пропала навсегда. Тем не менее он еще не хотел опускать руки.
– Ну ладно, Джордж, – сказал он, когда Альберт ушел с заверениями о том, что Стинер встретится со Сенгстэком через минуту. – Я вижу, в чем дело. Этот человек загипнотизировал вас. Вы не можете действовать самостоятельно; вы слишком испуганы. Да будет так, но я еще вернусь. Но соберитесь, ради бога! Подумайте о том, что это значит. Я точно сказал вам, что будет, если вы этого не сделаете. Если вы согласитесь со мной, то будете богатым и независимым человеком. Если нет, вы станете преступником.
Решив, что нужно предпринять еще одну попытку переговоров с банкирами перед очередным визитом к Батлеру, Каупервуд сел в легкую коляску, ожидавшую снаружи, – изящный небольшой экипаж, покрытый желтым лаком, с желтыми кожаными сиденьями и гнедой кобылой в упряжке, и покатил от двери к двери; небрежно бросая поводья, он легко взбегал по лестницам банков и контор.
Все оказалось бесполезно. Все были внимательны и любезны, но никто ничего не обещал. Джирардский Национальный банк не предоставил даже часовой отсрочки, и ему пришлось отправить толстую пачку наиболее ценных бумаг, чтобы покрыть убыток падающих акций. В два часа дня от отца пришло известие, что как президент Третьего Национального банка он вынужден требовать погашения займа в сто пятьдесят тысяч долларов. Директорат банка с подозрением отнесся к его акциям. Он сразу же выписал чек на свои депозиты в пятьдесят тысяч долларов в том же банке, отозвал свой кредит на такую же сумму в «Тай и Кº» и продал шестьдесят тысяч акций трамвайной линии «Грин энд Коутс», на которую возлагал большие надежды, за треть от номинальной стоимости.
Всю выручку он направил в Третий Национальный банк. С одной стороны, отец испытал безмерное облегчение, но с другой – был подавлен и опечален. После обеда он ушел из банка, чтобы сделать ревизию собственных активов. В некотором смысле это