Было проставлено число, и запись на этом заканчивалась. Аббат еще раз перечитал написанное, но уже с большим вниманием. Теперь его интересовали ошибки и описки, допущенные летописцем. Он не мог допустить, чтобы будущие поколения смеялись над безграмотностью львовских иноков, хотя последние не только знали грамоту и счет, но и укрепляли Веру тем, что занимались просветительской работой, обучая грамоте детей богатых горожан. По поводу последнего еще совсем недавно было много недовольства со стороны высшего духовенства Земли Польской, но Ватикан стал на защиту идей, поднятых в Львовском аббатстве: «…это станет силой Веры истинной. И следует не только Львовскому аббатству заниматься просветительством. Если это станет повсеместным подвигом служителей Церкви, тогда больше разума и веры прибудет в умы прихожан, а вместе с этим укрепятся власть и богатства государственные. Нет ничего важнее для духовенства, чем укрепление власти монархов, которым служим, так как их силой укрепляется и власть наша…» – писал в аббатства Папа.
Он был прав. Сила Церкви в грозные времена, наполненные суровыми испытаниями, основывалась не только на реакции Инквизиции, но и на просвещении народа. Обилие костров со сжигаемыми на них еретиками говорило скорее о слабости, чем о могуществе Церкви. Репрессии могли породить только страх и временную покорность, но не уважение. Власть, основанная на страхе, подобна вальяжному сидению на пороховой бочке с зажженным фитилем.
Аббат открыл вторую книгу и пролистал ее до того места, где было озаглавлено красными чернилами:
«Допросы мужа, гражданина львовского, известного лекаря, профессора Римского университета Гастольского, учиненные над ним святым Советом Инквизиции Львовского аббатства.
Допрос вели – продолжалось на странице, – анахореты[1] Львовского аббатства, члены Трибунала святой Инквизиции в составе брата Реща, брата Амиро и брата Злацкого.
Председательствовал брат Злацкий.
Всего дней допроса было 7.
Испытуемый не содержался в казематах Львовского Арсенала и на все допросы являлся добровольно, по первому объявлению, без принуждения со стороны городской стражи.
Злацкий. Профессор, Гастольский – это ваше имя?
Гастольский. Сейчас мое, сорок лет как. А от роду мне будет 76 лет. До возраста зрелого мужа звался Олексой Забрудой. Я из Гастополя, что на земле соседней, Окрайной. Родился в семье купца.
Злацкий. Правду говорят, что вы служили у русского царя?
Гастольский.