колоду, моя судьба! Разбейся, пустой сосуд моей горькой жизни, и чем скорее, тем лучше! Вечно один с своими мыслями, своими неудовлетворяемыми стремлениями, желаниями, начинаниями, мечтами. И все – точно пузыри с горохом: звонки и пусты. И не тешат, а гремят и терзают слух и сердце! Для чего ты породила меня на свет, моя мать! Для чего ты не приняла меня до сих пор, мать сыра земля? Успокоиться бы, уснуть хоть раз без забот! И если Милостив Господь, то ужели Он пошлет меня навеки в ад? Хоть бесплодны мои глупые тревоги, но не злонамеренны ж они, окромя моих разных человечьих грехов! Грехи грехами, но не ими и не для них я жил, а была у меня идея жизни – служение Вере и Господу, и если бесплодна она была, то моя ль вина, что не было у меня ни сил, ни счастья? Сотвори, Господи, суд и прю! И вот жду, жду я себе другого товарища. Не ждет с таким нетерпением влюбленный жених свидания с невестой, как я жду его! Но мне ли, горемыке, счастье скорого свидания? Исполнится вся мера всех возможных и невозможных препятствий, замедлений, отсрочек, просрочек, и уж когда самая злая и хитрая судьба не найдет больше никаких мер, прибудет он. Но каков будет? Больно уж проучил меня один, чтобы лелеять сладкие мечты насчет другого. Успокойся, моя злая судьбина! Не жду я себе счастия. Рано покинула меня одного на свет родимая матушка! Не привык я, чтобы чья ласковая рука гладила мою русую голову. И не дам ее ласке! Жду всех бед и несчастий! И идите вы – все вы, адские чудовища; идите, терзайте – поборемся! Сломите ль? Проклятие, сто раз проклятие тебе, ад! Выходи на борьбу! Готов и в этот год, как в прошлый!
8/20 Авг[уста] 1881. Суббота. На пути из Тоокео в Хакодате
Человеческая жизнь состоит из такого разнообразного сочетания мыслей и чувств, что решительно не поймешь, каким это чудом паяется и продолжается беспрерывно эта цепь, называемая душевною жизнью. Не мало искусства нужно – припаять разом железо к золоту, соединить органически бриллиант с кремнем или булыжником, а в душевной жизни эта работа производится кем-то и как-то так искусно и незаметно, что только ахнешь, осмотревшись и увидевши себя через день, даже час, совершенно в противоположном состоянии духа.
<…> Подъезжал к Хакодате, но с какими дрянными чувствами! Что за мерзость душевное состояние! Сошел с ума сослуживец, так нужно его взять из Хакодате, увезти в Тоокео и оттуда – отправить в Россию. Что за отвратительное дело! Мало всегдашней возни с дураками или подлецами, нужно еще явиться на дороге и сумасшедшим – «и с ними-де понянчись». Э-эх, горькая судьбина! А в Хакодате затем остаться некому: церковь и вещественная, и невещественная может пойти на ветер. Но что лучше, возвышенней, благородней по-видимому служения миссионерского! И оно-то вот так тянется и само себя ослабляет и укорачивает. В 20 лет кого сотрудников приобрел? Или флюгера, или интриганы, или полусумасшедшие, или совсем рехнувшиеся! Я почти в отчаянии! Едва ли выйдет что из Яп[онской] Миссии! Совсем потерял бодрость. Посмотрим еще, потянем лямку. Хотя как же мерзко, бездушно она тянется. В 20 лет могу ослабеть и состариться, какими бы идеалами ни был заряжен. Вот – к месту моей жизни приближаюсь; если бы все хорошо было,
