– Ты чего орёшь, дурак? – я не совсем понял причину его испуга.
– Так ведь убьёте, – заплакал сторож.
– Зачем мне тебя убивать? – я удивился.
– Вроде как пару вам нашёл!
Мне оставалось поражаться тому наивному изяществу, с которым он записал меня в уроды.
– Пожалейте, я вам её даром отдам! – сторож проворно вскочил и, ежесекундно оглядываясь, побежал нелёгкой старческой трусцой. – Сюда, сюда, тут она…
Он подвёл меня к постройке, напоминающей добротный дворницкий сарай, в котором хранят инвентарь. Какими-то цепляющимися за жизнь движениями сторож отодвинул засов и открыл дверь. Отвесив жалкий поклон, он юркнул в сарай и через минуту вывел обещанную девочку.
– Видите, какая она, – сказал сторож, – чистенькая, сытая, – он погладил её по плешивой, с редкими прядками светлых волос головке.
Это был ребёнок-идиот с довольно милым, немного бульдожьим личиком. Я хорошо помнил таких детей, пухлых и беспомощных. Она улыбалась, показывая редкие и мелкие, как рис, зубы. Для соблазнительности её нарядили в перешитый из больничной пижамы короткий пеньюарчик – из-под застиранных рюш торчали толстые и морщинистые, как у младенца-переростка, ножки.
– Поздоровайся с дядей, Настенька, – сказал сторож с робкими нотками игривости.
Девочка стояла, не шевелясь, затем, по устоявшемуся рефлексу, подтянула до пояса пеньюар, обнажая курчавые гениталии.
Моё молчаливое созерцание послужило сторожу сигналом к бегству. До этого он осторожно пятился, а затем рванул что было сил за деревья. Девочка глянула сквозь меня слипшимися крошечными глазками и, потоптавшись на месте, заковыляла обратно в сарай.
В природе обозначились первые признаки рассвета. Акварельная чернота небес сменилась синими тонами. Я шёл к машине без надежд и без страха. Смерть откладывалась лишь до того момента, пока трупный яд Бахатова, как из сообщающегося сосуда, полностью не перельётся в моё тело и не остановит сердце.
Фридель
Фридель был если не самым плохим, то уж самым скучным фокусником. И жалким. Техническая блеклость и отсутствие пиротехники сводили выступление Фриделя к уровню пригородно-санаторного увеселения: общительный инженер, умница, мастер на все руки Ванадий Смоковин добровольно развлекает отдыхающих, потому что киномеханик пьян, свинья. Компенсируя зрелищную недостаточность, Фридель кривлялся и кукарекал, как дореволюционный «рыжий».
Если в молодости он щеголял сатанинской красотой (я видел фотографию – белокурая бестия!), то к старости Фридель мог бы без грима служить моделью для воскового болвана императора Тиберия. Маниакально-выразительное лицо. О блуде, алчности, жестокости, коварстве лгала внешность Фриделя.
Репертуар его ограничивался карточными фокусами, похожими на пасьянсы. Жалостливый, я раздобыл подлистку журналов, где на последней странице всегда печатался фокус с разгадкой, надеясь, что Фридель разучит что-нибудь