Ничего не ответила она на его горькое признание, никак не ободрила.
"Треплев. Я не верую и не знаю, в чем моё призвание.
Нина (прислушиваясь). Тсс…Я пойду…Прощайте».
Не слушает Нина влюбленного в неё художника, открывшего ей дорогу в большое искусство. Не слушает, а прислушивается к тому, что вне этой ситуации происходит.
Если бы она была более внимательна к стоящему перед ней человеку, то, видимо, не сделала бы ему нелепого приглашения приехать как-нибудь и взглянуть на неё, когда она окончательно станет большой актрисой. Она бы увидела в его глазах обреченность, которую своим ночным визитом она лишь усугубила. Но чеховские герои чаще всего смотрят не на собеседника, а внутрь себя. Да и диалог они ведут, по сути, с самим собою. Реплика героя – это не столько прямой ответ на слова собеседника, сколько ещё одна – своя – нота в общей оркестровке произведения. Их голоса, диссонируя по смыслу, сливаются в общую невеселую мелодию.
Событийный ряд в пьесе становится фактом внешней, а потому не главной стороны жизни.
То, что мы знаем, например, о трудностях жизни Нины Заречной, в дочеховской драматургии вполне бы «потянуло» на самостоятельную драму: любовная связь с Тригориным; рождение и смерть младенца; сложные материальные обстоятельства: она лишена отцовской поддержки, отлучена от родительского дома;в ее жизни было предательство любимого, его неверие в театр, в свое призвание и т. д., не считая разного рода «грубостей жизни» в поздний период её актерства. И что? К чему привели все эти события и обстоятельства? – К победе Нины над своей судьбой! А почему? – Да потому что события – это лишь внешние знаки жизни. А Чехова интересуют внутренние причины, те, что лежат не вне героев, а внутри их. Такой определяющей причиной, по которой Нина вопреки всем обстоятельствам состоялась как актриса, явилась, как мы уже видели, открывшаяся в ней сила духа, её вера в своё призвание, понимание цели творчества. Всё это категории внутреннего порядка.
И так со всеми героями. Событий с ними происходит много (Треплев только стреляет в себя дважды!), – но все они остаются за границей сценического действия, не отвлекая зрителя от самого главного, от того, ради чего пьеса и была написана: от сложной, тонкой материи жизни, на которой не всем художникам удается вышить свой оригинальный узор.
Но как же играть такую пьесу, где действия мало, где слова не всегда отражают общепринятый смысл, где разобщенность героев рвет логику диалогов и где монологи, по сути, адресованы в пространство?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».