Евгений Водолазкин. «Авиатор»
С годовщиной, Бэн!
Наша жизнь – череда моментов. Проживи их все.
«Сейчас самое время»
Я говорю: «Помнишь, какой сегодня день?»
Я говорю: «Знаешь, чего я так нарядилась?»
Я говорю: «Сделала завивку, надела каблуки. Смотри – все, как ты любишь!»
Он вздрагивает, будто мой голос делает ему больно, нехотя поворачивает голову в мою сторону и нажимает кнопку на телевизионном пульте. Он убавляет звук до тишины. На экране люди в спортивной форме – бейсбольная команда – мгновенно превращаются в глухонемых. Он смотрит на меня добрыми, ничего не помнящими глазами.
Он говорит: «Я думал, сегодня дежурит Элен. Молоденькая Элен, с большими… – он делает неприличные жесты руками, пытаясь изобразить два баскетбольных мяча у себя на груди, – большими… глазами, – он хихикает, как ребенок, и продолжает: – Вы вместо Элен? Что-то припоминаю… Сегодня я вел себя хорошо. Принял лекарства и все съел… и, если Вы не против, – он нажимает кнопку на пульте, происходит чудо, и к команде бейсболистов возвращается голос и слух, – я хочу досмотреть игру, сегодня финал, – говорит он. – Хотите, посмотрим вместе?»
В моей голове черно-белый фильм. Кадры безостановочно сменяют друг друга…
…Мы лежим на свежескошенной траве, нам по шестнадцать, из одежды наши тела прикрывают только васильки и ромашки, он целует меня там, где нельзя… Щекотно, и я хохочу без остановки…
…День, когда нам официально разрешили покупать алкоголь. Он встает на одно колено и протягивает мне самодельное кольцо, прямо у кассы круглосуточного магазина…
…Мы лежим на чердаке, укутавшись в теплое мягкое сено, он гладит мой округлившийся живот и шепчет ему что-то по секрету. Его мать зовет нас и ругается, что нам уже по 30, а мы – как дети. Я хохочу без остановки…
…Нам дарят серебряные ложки и говорят, мы отличная пара – 25 лет вместе. Не верится… Он шепчет мне на ухо колючими губами: «Я всегда буду любить тебя». Мне щекотно, и я хохочу без остановки…
На пленке появляются невнятные пятна и черные прерывистые полосы. Фильм обрывается, закадровый голос безучастно произносит сухие, колючие слова: «Бэн болен. Элен, очнись! Болезнь прогрессирует – скоро он перестанет узнавать тебя».
Я вздрагиваю, будто по мне пустили ток из дефибриллятора. Достаю из тумбочки кусок его любимого шоколадного торта. Я зажигаю свечу. «С годовщиной, Бэн!» – я протягиваю ему тарелку, он смущен.
«Я буду помнить за двоих», – говорю я, молча, и целую такие близкие и такие далекие губы.
Завтра мне будет шесть
После войны он все время думал: какое это счастье – жить.
И в сравнении с этим счастьем все казалось ему не значительным.
Эрих Мария Ремарк. «Три товарища»
Меня зовут Лида. Сегодня мне еще пять, а завтра будет шесть.
Я живу в большом зеленом доме. В нем всегда холодно и хочется есть.
Вместе со мной живут: Анька – ей семь, Зойка – ей, как мне, скоро шесть, Сережка – кривляка и драчун, ему только пять с половиной, Машка – она новенькая, и еще 16 девочек и мальчиков (говорят, новых привезут).
Еще в доме есть тетя Таня – наша воспитательница, замерзшая и худая, как мы, – и дед Матвей – сторож с одной ногой и длинными усами, как у таракана. Дом, где мы живем, называют детским. Ну, это понятно: здесь столько детей и почти нет взрослых.
Каждое утро вместо завтрака наша воспитательница тетя Таня старательно зачеркивает черными крестами цифры на самодельном календаре. Складывает, вычитает, считает вслух и про себя. А мы сидим за пустыми столами и просто ждем.
Сегодня она поворачивается, смотрит на нас теплыми большими уставшими глазами и тихо говорит:
– Уже 653 дня идет война. Шестьсот пятьдесят три дня. Почти два года.
Глаза у тети Тани начинают блестеть. Она опускает руки, замирает и как будто засыпает с открытыми глазами. Становится тихо, я слышу, как урчит у меня в животе. Кажется, тетя Таня тоже слышит. Вздрагивает, улыбается и начинает рассказывать, как жили люди без войны.
– 653 дня – почти два года?! – шепчу я себе под нос. Это, наверно, очень много. Мне почти шесть, а войне два. – Шесть минус два, – бормочу и медленно зажимаю пальцы. Получается, один… два… три… четыре. Четыре года я жила без войны.
Четыре года без войны! А я помню только этот дом. И, кроме него, тети Тани, Аньки, Сережки, Машки и Зои, холода и голода, как будто ничего не было. Не могла же я проспать эти четыре года. Родилась, заснула, проснулась, открыла глаза – я в детском доме. Анька на соседней кровати, тетя Таня помогает натягивать Сережке штаны, холодно и очень хочется есть.
Каждое утро вместо завтрака мы считаем дни.
Но сегодня все по-другому.
Нас разбудили,