Поэтому Лука только что уволил его.
– Желания отца перестали меня волновать в день его смерти, – сказал он. – Теперь мы все делаем по-моему.
Лицо Россини потемнело.
– Старые методы…
– Не приветствуются. Я ясно дал это понять два месяца назад. То, что ты сделал вчера, непростительно.
– Он обокрал тебя, – сказал Россини, словно это оправдывало его жестокость.
– Надо было позвонить в полицию.
Россини рассмеялся:
– Это не Нью-Йорк. Думаешь, шикарный костюм и прическа вызывают к тебе уважение? – проговорил он. – Америка сделала тебя мягким, Каваллари. Здесь, когда кто-то крадет, не проявляют должного уважения, ты не вызываешь полицию. Ты преподаешь ему урок.
От гнева Лука вскочил. Он наклонился вперед, положив сжатые в кулаки руки на стол.
– Урок? Ты натравил своих людей, своих головорезов, на шестнадцатилетнего мальчишку! У него перелом ноги, сломаны ребра, вывихнуто плечо и серьезное сотрясение мозга. Убирайся, – еле сдерживая гнев, произнес Лука.
– Что насчет моих людей?
– Они тоже уволены.
Россини встал, усмехаясь.
– Заменить нас будет нелегко.
– Я уже сделал это. – Лука подчеркнул этот факт жесткой довольной улыбкой. – За дверью тебя ждут двое мужчин, чтобы проводить из поместья.
Щеки Россини побагровели. Он подошел к двери, бросил на Луку воинственный взгляд и вышел.
Лука встал и подошел к окну позади стола. Снаружи, в ярком сиянии сицилийского солнца, двое крупных, мускулистых мужчин провожали Россини до места, где был припаркован его черный седан. Он сел в машину, завел мотор и умчался.
Скатертью дорожка.
Нужно было уволить Россини два месяца назад, будь прокляты его двадцать лет службы семье. Возможно, этот человек был в какой-то степени прав, хотя Луке было неприятно это признавать. Он не был мягким, но годы добровольного изгнания в Америке совсем не подготовили его к предстоящей работе.
– Синьор Каваллари?
Он отвернулся от окна и увидел Виктора, верного дворецкого семьи Каваллари.
Лука вернулся к креслу, стоявшему за огромным резным письменным столом, – местом, откуда Франко Каваллари железным кулаком правил и своей империей, и своей семьей, – и сел.
– В чем дело, Виктор? – спросил Лука, окидывая взглядом бесконечные груды бумаг, требовавших его внимания.
– Мне нужно вам кое-что показать.
Настойчивость в голосе Виктора заставила Луку поднять голову. Он внимательно посмотрел на мужчину. Как обычно, ни один волосок не выбился из прически, классический костюм в тонкую полоску был идеально отглажен. Но лоб блестел от капель пота, а костяшки пальцев левой руки, прижимавшей к груди огромный конверт, сияли белизной.
Лука откинулся на спинку кресла.
– Ради бога, дружище. Присядь, пока не упал.
– Благодарю вас, синьор, – отозвался Виктор и опустился в кресло, которое освободил Россини. Он достал из нагрудного кармана белоснежный носовой платок и промокнул лоб.
Теряя терпение, Лука протянул руку.
Виктор помедлил, открыл рот и снова закрыл его, потом отдал конверт.
Ожидая увидеть какие-нибудь документы, Лука достал содержимое конверта – пачку цветных фотографий. Он всмотрелся в первую. Молодая женщина стояла на траве в каком-то общественном парке. Вокруг стояли люди, но фотограф явно снимал именно ее. Погода была солнечная и, по-видимому, теплая, так как на ней были шорты, футболка без рукавов и соломенная шляпа от солнца, которая отбрасывала тень на ее лицо.
– Потрясающе, – пробормотал Лука, окидывая оценивающим взглядом приятные формы и длинные, стройные ноги.
– Посмотрите другие фотографии, – настаивал Виктор, указывая на стопку. – Видите, на них… ребенок…
Лука отложил фотографию и взял следующую, на которой был изображен мальчик, играющий на улице. Не старше трех-четырех лет, взъерошенные темные волосы, карие глаза, окаймленные густыми ресницами, оливковая кожа, раскрасневшаяся от напряжения.
Это была фотография его самого в детстве. Но дата на фотографии была указана десятимесячной давности.
Он взглянул на Виктора, который с новой силой вытер лоб.
– Откуда они взялись?
– Квартира вашего отца в Риме. Я упаковал его вещи и отправил сюда, как просила синьора Каваллари. Она попросила меня разобрать коробки…
– Она их видела?
– Конечно нет. Я принес их сразу вам.
Хорошо. Он не был близок с матерью, но не хотел видеть ее униженной. Возможно, даже вероятно, что Ева Каваллари знала, что у мужа была любовница. Но незаконнорожденный