Мария Степановна замолчала, но у меня почему-то екнуло сердце. Я ведь знала, просто так моя соседка ничего говорить не будет. Пустые сплетни она не собирала и не разносила. Значит, что-то серьезное.
– Знаешь, Нина. У каждого человека в жизни бывают тяжелые времена. И хорошо, если кто-то будет рядом и поможет. Или просто подскажет. Каждый может оступиться, Нина. Каждый.
Мария Степановна строго посмотрела на меня.
– Нина, Свете нужно помочь.
Я растерялась.
– Что-то случилось? Я ничего не знаю, вроде все как обычно…
– Вам нужно уговорить ее бросить рынок.
– Ах, это? – я с облегчением выдохнула. – Не бросит Света рынок, деньги ей нужны.
– А надо бы.
– Мария Степановна, работать на рынке – это по-вашему оступиться? Я так лично не думаю.
– А я разве сказала, что быть продавцом зазорно? Я про другое. Света пьет.
– Я не замечала…
И прикусила язык. Я не то что не замечала, нет, просто я не обращала на нее внимания. Мы не так близки со Светой, как с Изкой, но общаемся часто, гуляем вместе. В памяти встали всплывать все наши прогулки, и я с ужасом поняла, что выпивает Света почти каждый день. Я посмотрела на Марию Степановну, но не выдержав строгого взгляда, закрыла лицо руками.
– Нина, ей надо учиться, она успеет еще заработать деньги. Пойми, что всю жизнь работать на рынке – это не для нее. Да и пьют там, будь здоров! Хорошая торговля – пьют, плохая – тем более пьют. Погубит себя Светлана.
– Вы, наверное, знаете, что отец ее не работает, он инвалид и он пьет.
– Поговорите с ней.
– А если Света не послушает? Она упрямая…
Мария Степановна слегка склонила голову набок.
– Тогда идите к отцу.
Мария Степановна, попрощавшись, отправилась к себе домой, а я продолжала сидеть. Тут нужно было хорошо подумать, как подойти к этому делу. Мне искренне было жаль подругу, я вовсе не хотела, чтобы Света спилась. Ей и так по жизни не очень-то везло. Не все родители заботились о своих чадах, как, например, мои родители, или родители Изки. А здесь и вовсе: она сама себе и мать, и отец.
Пока я пыталась придумать слова, с помощью которых можно было бы уговорить Свету вернуться в школу или пойти в училище, наш сосед – дядя Савелий, муж тети Шуры, вышел во двор. Он достал из бумажной пачки папиросу, вставил ее меж зубов, зажег спичку и уже собирался прикурить, как из окна сверху раздался вопль его жены Шуры, от которого вздрогнула я и еще полдома:
– Сава, ты шо, опять полотенцем вытирал рот и руки после яичницы?
Дядя Савелий крякнул и от неожиданности выронил из рук спичку, а изо рта папиросу. Он задрал голову наверх, потряс кулаком и гаркнул в ответ:
– Вот дура! А чем же мне еще вытирать?
– Тряпкой! Я сколько