Физически я чувствовал себя лучше – не во всем, но хотя бы кое в чем. Лицо пришло в норму (не считая отколотого зуба, но им я еще займусь), ребра и копчик уже не болели, хотя порой и ныли. Судороги так и не начались, по крайней мере, я ничего такого не заметил, и это было хорошо, хотя невропатолог предупредил злорадно, что они могут прийти и через полгода, и через год, и даже через два года после травмы. Порой мне удавалось продержаться четыре-пять часов без головной боли, но потом приходилось принимать обезболивающие, и с ними было куда спокойнее, они размывали контуры, жизнь сразу же казалась выносимой, однако я экономил их на случай (о котором даже думать не хотелось), если доктора вдруг откажутся выписать новый рецепт, когда мой запас таблеток подойдет к концу.
А вот с умственной сферой дела обстояли гораздо хуже. У меня обнаружились почти все симптомы из полезной брошюрки сотрудницы социальной службы: в моей Картотеке Памяти был жуткий хаос (мне не раз случалось затупить в ванной, пытаясь сообразить, вымыл я голову или еще нет, или осечься посреди разговора с Мелиссой, припоминая слово “мгновенный”), я постоянно ощущал упадок сил, как тот Джеймс из Корка, а расхлябанность достигла такого уровня, при котором приготовление завтрака превращалось в настоящий подвиг. Не то чтобы я сильно переживал по этому поводу, учитывая, что ничего сложного (работать или тусоваться) делать и не пытался, и все равно меня это задевало.
В целом же дома было хуже, чем в больнице. По крайней мере, в том косом и кривом лимбе симптомы мои выглядели обычным делом, здесь же, в реальном мире, они были вызывающе, отталкивающе неуместны, казались чем-то неприличным, чего и быть-то не должно: взрослый человек стоит посреди кухни, разинув рот, и думает: “Ох, как пожарить яичницу?” – звонит в компанию по поводу кредитной карты и никак не может вспомнить дату своего рождения, слюнявый идиот, дебил, урод из паноптикума, мерзость; и снова проваливается в ту же ненасытную воронку, которая стала глубже, шире, теперь это не только страх, но и кипящая ярость, ненависть, причем раньше мне и в голову не могло прийти, что глубина и ширина утраты окажутся так велики. А ведь всего лишь несколько недель назад я был обычным парнем, простым