– Мы в Вестпорте, – возразила Вик. – Это Союз.
– До поры до времени.
Витари отодвинула засов и распахнула дверь. Шенкт убрал свой кривой ножичек, натянул на голову капюшон и вышел, еле слышно что-то мыча себе под нос. После него не осталось ничего, кроме россыпи белых стружек на дощатом полу.
Похоже, Вик все же предстояло пережить этот день.
– Как нам освободиться? – крикнула она им вслед. Они по-прежнему были крепко связаны по рукам и ногам.
Длинный черный силуэт Витари на мгновение замер в ярком проеме двери.
– Ты же умная. Что-нибудь придумаешь.
Поздно
– Ты пришла поздно, Рикке.
Она открыла глаза. Огоньки свечей в темноте. Сотни огоньков, словно искорки звезд в ночном небе. Или это были призраки свечей, сгоревших давным-давно?
– Может быть, слишком поздно.
Перед ней качалось лицо. Свисающие седые волосы, в глубоких морщинах залегли тени, отблески свечного пламени на золотой проволоке.
– У тебя не осталось времени.
Сильные пальцы давили Рикке на лицо, давили на изможденную плоть вокруг ее пылающего левого глаза. Она захрипела, заворочалась – но у нее было слишком мало сил, чтобы двигаться.
– Должна быть цена.
Чья-то рука приподняла ее голову, к губам прижался ободок кружки. Она закашлялась, хлебнув горечи, содрогнулась и проглотила.
– Ты должна выбрать, Рикке.
Ей стало страшно. Безумно страшно. Она попыталась вывернуться, но сильные руки держали ее, прижимая к земле.
– Что ты выбираешь?
Женщина протянула к ней руку. На ладони что-то блестело. Холодная игла.
– Нет, – прошептала Рикке, закрывая глаза. – Это еще не произошло.
Трясучка держал ее за руку. Сжимал крепко, до боли.
– Я не могу тебя потерять, Рикке. – Седая щетина на его серых щеках зашевелилась: он стиснул зубы. – Никак не могу.
– Я не собираюсь теряться. – Ее язык был распухшим и неповоротливым, так что она едва выговаривала слова. – Но если это случится, ты справишься. Ты же лишился глаза, верно? А он был тебе гораздо ближе.
– У меня есть другой. А ты только одна.
Кажется, начинало светать. Плеск и шуршание волн по гальке. Холодный отсвет на скалах, исчерченных струйками влаги. Паутинка, колышащаяся на ветерке, пляшущие бусинки росы.
– Ты не представляешь, каким я был. – Трясучка покрутил перстень с красным камнем, который носил на мизинце. – Мне не было дела ни до чего. Я все ненавидел. Устроился на службу к твоему отцу только потому, что из всех, кого я ненавидел, его я ненавидел меньше всех. Это была не жизнь, а сплошной кошмар.
Он прикрыл глаза. Точнее, единственный глаз, которым мог видеть. В щелке между веками другого по-прежнему поблескивала полоска металла.
– Ты тогда была совсем больная. Никто не думал, что ты доживешь до весны. Твоя мать умерла, отец был вне себя от горя. И тем не менее в тебе было столько надежды! Ты доверяла мне. Мне, в котором не