– Очень приятно видеть, что мои спонтанные лекции вас настолько заинтересовали, что вы рассказали об этом в других группах, – профессор Ангела Румкорф выглядела неважно. Темные круги под глазами, губы, чуть тронутые синевой – но, несмотря на это, она приветливо улыбалась, глядя на забитую до отказа аудиторию.
– Ангела Викторовна, вам плохо? – озабоченно пискнула Дарья, с тревогой глядя на пожилую преподавательницу. – Может быть…
– Ценю вашу заботу, Даша, но все в порядке. Это сердце, у меня с ним давние проблемы, однако не настолько, чтобы прямо сейчас упасть и умереть. Честное слово. Открою небольшой секрет – пришлось повоевать, чтобы мне разрешили продолжить эти лекции. Очень уж скользкую тему я, как оказалось, подняла. Ну что ж, я очень разочаровала этих сверхбдительных товарищей. Поэтому продолжим.
Румкорф достала неизменную папку, к виду которой студенты уже успели привыкнуть. Пошелестела бумагами, уже собираясь что-то прочесть с листа – и вдруг передумала.
– Вы спрашивали меня в прошлый раз, каким был командир Особого взвода, – негромко сказала она. – Так вот. Чем дальше, тем меньше времени у него, да и у всех остальных, кто служил во взводе, оставалось на такую роскошь, как просто побыть человеком. Но иногда…
Дед
Степан еще раз перечитал кривые, разъезжающиеся по листку бумаги строчки. Потом аккуратно сложил его пополам, еще раз перегнул. Подумал – и разорвал на мелкие кусочки. Высыпал их в жестянку из-под американской тушенки, стоящую на подоконнике вместо пепельницы, и чиркнул спичкой. Тяжело опустился на стул и долго смотрел на мечущийся по бумаге огонек. Молча закрыл лицо ладонью и тихо, едва слышно взвыл, навалившись грудью на край письменного стола.
Молодой солдат, совсем еще мальчишка, из первогодков, который только что доставил старшине письмо («Пляшите, товарищ старшина! Из дому пишут!»), жалостливо морщил лицо, переминался с ноги на ногу у дверей, не осмеливаясь напомнить о себе. Потом все-таки робко покашлял в кулак. Степан Нефедов убрал ладонь и поднял на него глаза. Лицо его было спокойным. Белый шрам да бьющаяся жилка на виске – и все, ничего больше не понять, хоть целый день смотри.
– Спасибо, Коля, – качнул старшина головой, – все нормально. Обожди, я распишусь, что получил. Порядок нужен, без порядка никуда…
Скрывая облегчение, почтальон подставил журнал, и Нефедов начертил хитро закрученную подпись напротив нужного крестика на серой бумаге.
– Разрешите идти? – солдат поправил брезентовую сумку и козырнул. Нефедов поднялся и подошел к нему, шаря по карманам галифе.
– Коля, слушай… Вот, возьми деньги, передай там на крыльце кому-нибудь из ребят, кто посвободнее. Скажи, мол, старшина просил… водки бутылку. Хорошо?
– Ясно, товарищ старшина. Передам, – почтальон принял смятый комок бумажных денег. И не вытерпел, спросил: – А что случилось-то?
Степан Нефедов сумрачно глянул на него, махнул рукой.
– Иди, Коля. Человек один умер. Хороший был человек.
Когда