Понятно, если бы мудрый правитель повернул кольцо на своем пальце, призвал джиннов и других духов, они, конечно, превратили бы его девятьсот девяносто девять сердитых жен в белых мулов пустыни, в борзых собак или зерна граната; но султан Сулейман считал, что это было бы хвастовством. И когда его жены слишком кричали и сердились, он уходил подальше, в глубину своего чудесного дворцового сада, и жалел, что родился на свет.
Однажды, после того как ссоры сварливых жен великого мудреца не прекращались три недели, и все это время девятьсот девяносто девять султанш кричали и сердились, Сулейман-Бен-Дауд, по обыкновению, ушел в свой сад.
В апельсиновой роще он встретил красавицу султаншу Балкис; она была очень печальна, зная, что Сулейман огорчен. Балкис посмотрела на него и сказала:
– О, господин мой и свет моих очей, поверни кольцо на своем пальце и покажи владычицам Египта, Месопотамии, Персии и Китая, что ты великий и страшный султан.
Но Сулейман-Бен-Дауд, покачав головой, ответил:
– О, моя госпожа и радость моей жизни, вспомни зверя, вышедшего из моря! Он пристыдил меня перед всеми животными за мое тщеславие и замою гордость. Теперь, если бы я возгордился перед султаншами Персии, Египта, Месопотамии и Китая только потому, что они мне надоедают, я, может быть, был бы посрамлен еще больше, чем в тот раз.
А прекрасная Балкис спросила:
– О, мой господин и сокровище души моей, как же ты поступишь?
Сулейман-Бен-Дауд ответил:
– О, моя госпожа и радость моего сердца, я подчинюсь своей судьбе, которую держат в руках девятьсот девяносто девять султанш, надоедающих мне своими беспрерывными ссорами.
И султан пошел дальше, пробираясь между лилиями, мимозами, розами и тюльпанами, между имбирными кустами, распространяющими сильное благоухание, и, наконец, пришел к большому камфарному дереву, которое называлось камфарным деревом Сулеймана-Бен-Дауда. Балкис же спряталась среди высоких ирисов, пестрых бамбуков и красных лилий, окружавших камфарное дерево, чтобы остаться близ своего любимого супруга, султана Сулеймана.
Вот под дерево прилетели две бабочки; они ссорились.
Сулейман-Бен-Дауд услышал, что пестрый мотылек сказал своей спутнице:
– Удивляюсь, как ты дерзка! Не смей таким образом говорить со мной! Разве ты не знаешь, что стоит мне топнуть ногой, и дворец султана Сулеймана с садом тотчас же с грохотом исчезнет?
Услышав это, Сулейман-Бен-Дауд позабыл о своих девятистах девяносто девяти надоедливых женах и засмеялся, засмеялся так, что камфарное дерево затряслось. Его рассмешило хвастовство мотылька. Он поманил его пальцем, сказав:
– Поди-ка сюда, ты,