Я отступил как ужаленный змеей.
– Вы увлеклись, графиня, и замарали себя прикосновением к человеку, который так неизмеримо ниже вас. Позвольте мне извиниться и выразить вам сожаление в том, что я спас вас из-под копыт лошади, не подумав, что человек моей расы оскорбляет людей высшего сословия, оказывая им услугу. Это послужит мне уроком, который я никогда не забуду. Еще один вопрос, и я вас оставлю в покое, – сказал я, заметив ее досаду. – Вы от вашего брата узнали о щепетильности вашего общества и о различии между людьми, создаваемом предрассудками расы?
– Да, Рудольф заметил мне, что я поступила бестактно.
– А известно ли вам, в каких отношениях он сам находится со мной?
Валерия покраснела и бросила на меня негодующий взгляд.
– Брат сказал мне, что знает вас и ездит к вам потому, что имеет дела с вашим банком, и что мужчине вообще можно не быть столь требовательным, как женщине, в своих знакомствах.
Между тем, я вынул из бумажника письмо, полученное от Рудольфа недели две тому назад, в котором он просил у меня крупную сумму денег для уплаты карточного долга, умоляя вытащить его из этого критического положения, и называл меня своим другом.
– Не угодно ли вам убедиться, графиня, что ваш брат широко пользуется этой привилегией мужчины и что его сословные предрассудки не простираются на золото.
Покраснев до ушей, Валерия схватила письмо и пробежала его глазами. Прочитав подпись: «Преданный и признательный вам», она молча, кусая губы, подала мне листок, но я отстранил ее руку.
– Оставьте у себя это письмо, оно лучше всего скажет вам, заслуживаю ли я презрения за то, что спас жизнь сестре и помог брату в трудную минуту, не думая о своей личной выгоде, так как граф не возвратит мне этой суммы, его дела мне известны.
Не дав времени что-либо ответить, я ушел, но поехал не прямо сюда, а в нашу загородную виллу. Чтобы прийти в себя, мне необходимы были воздух и движение.
Самуил замолчал в изнеможении и отбросил рукой свои черные кудри. Старый банкир слушал его, не прерывая. Поглаживая рукой свою седую бороду, он поглядывал время от времени на сына с чувством сострадания и затаенной радости.
– Что же ты хочешь теперь делать? Желаешь, полагаю, истребить это отродье? – спросил он после некоторого молчания.
– Да, отец, но иначе, чем ты полагаешь. В настоящую минуту я желал бы только иметь в руках все обязательства и векселя обоих графов. Поможешь ли ты мне в этом?
– Отчего же, желание справедливое. Ведь ты мой единственный наследник. Позвони Леви, и мы устроим это дело к полному твоему удовольствию.
Минут десять спустя, в кабинет вошел пожилой еврей, то был Иозеф Леви, главный уполномоченный банкирского дома.
– Любезный Леви, – сказал банкир, отвечая легким кивком головы на глубокий поклон своего поверенного, – я желаю приобрести все долговые обязательства и векселя графов Маркош, отца и сына. Переговорите со всеми, у кого могут быть