Но и спустя несколько лет близости она не понимала того, чьё тело лежит рядом с ней. Когда он бывал насмешлив или разозлен чем-нибудь незначительным, казался ей ребенком, неумело играющим во взрослого. Но когда видела его в работе или в настоящем гневе, внутри её все сжималось от ощущения неодолимой грозной силы.
Она пыталась узнать о нём хоть что-нибудь и кое-что даже узнала. Могла бы покопаться и дальше, но неосознанный страх, что он проведает об этих расследованиях, остановил.
А ещё – ещё она хотела его так же, как и раньше.
Развесёлая калифорнийская луна заглядывала в окно комнаты на втором этаже домика для преподавателей в центре кампуса. В её свете желтоватые стены под красной черепицей крыш выглядели ещё невесомее, чем днем. Впечатление лёгкости бытия усиливали вверх устремленные стволы пальм. Улочку перед домом неторопливо пересекла страдающая бессонницей белка.
Несмотря на то, что бешеное солнце палило весь день, ночью стало довольно холодно. В эту пору дома тут не отапливались. «Надо бы разжечь камин», – смутно подумала Мэм, но сама мысль заставила её передёрнуться. Она и так озябла, когда оказалась под одеялом одна: Сахиб встал и, как был обнаженный, опустился в широкое кожаное кресло. На него холод, похоже, никак не действовал, и, конечно, пылающий камин был ему не нужен.
– Боишься, чу-увак? – губы Мэм раздвинулись, явив блудливую дырочку меж передних зубов.
– Опасаюсь, что пойдем по новому кругу, – проговорил Сахиб. Несмотря на неглиже, внутренне он был уже собран. – А время не ждёт.
Улыбка Мэм пожухла.
– Итак, – продолжал президент Клаба, сделав вид, что не заметил обиды любовницы, – проект «Центурион».
Приподнявшись на локте, Мэм кивнула. В ней промелькнуло ощущение нелепости ситуации: из постели отчитывается перед голым мальчишкой. Но неловкость быстро исчезла. В комнате повисло напряженное ожидание.
– Увы, не могу порадовать вас, сэ-эр. Я так и не представляю, каким образом завладеть артефактом, называемым Копьё центуриона Лонгина, – всё же в её ставшим сухим голосе пряталась обида.
– Я сразу понял, – кивнул Сахиб, – оттягивал момент, когда ты скажешь…
Забыв обидеться в очередной раз, она удивленно посмотрела на него: этот непостижимый человек так простодушно признавался в инфантильном нежелании слышать плохие известия… Её широко распахнутые глаза и чуть оттопыренная губа над тяжеловатым подбородком производили впечатление умилительное и слегка комичное, как у симпатичной мартышки в зоопарке. Сахиб слегка ухмыльнулся и продолжил, будто вслух договаривал начатое мысленно:
– Тебе не по душе это задание, Дульси.
– Я бы сказала, оно мне непонятно… – проговорила Мэм, – до сих пор не могу представить, зачем тебе эта железка.
– А зачем она была