– Этому не бывать! – Юлиана была потрясена, она окаменела от возмущения. – Ты законный наследник Норфолка!
– Мои притязания законны, но это не помешает ей обратиться в суд. – Взгляд Роджера был безрадостным. – Предстоит сражение, не менее кровавое, чем испытание поединком. Гундреда попытается объявить ваш брак с отцом несостоявшимся, а меня – незаконнорожденным.
Глаза Юлианы вспыхнули.
– В таком случае на нее обрушится вся мощь де Веров. Как она посмела!
– Просто желает лучшего для своих сыновей… или, по крайней мере, лучшего из жалких остатков. – Роджер выпрямился. – Это моя битва, и я приложу все усилия, чтобы победить. Я не дурак. Обращусь за помощью, если потребуется.
– И обретешь ее. Я всегда сожалела… – Юлиана поджала губы.
Судя по тому, как старательно сын цедил вино, не глядя ей в глаза, с признаниями она опоздала. И мужчины, как правило, не умеют вести подобные беседы.
– Я тоже желаю для тебя лучшего, – поправилась она, – а не жалких остатков, не крох.
– Пока что мой отец жив, – резко произнес он, – и может прожить еще много лет. Говорят, он собирается удалиться ко двору Филиппа Эльзасского.
– По-твоему, это правда?
– Полагаю, – кивнул Роджер, – гордость не позволит ему оставаться в Англии.
– А твоя мачеха?
– Насколько я понял, она собирается поселиться в Банджи с младшим сыном, но старший может отправиться в изгнание вместе с отцом, чтобы доказать свою почтительность. – По ровному тону его голоса было понятно, как он относится к этой идее.
– А ты, сын мой? – спросила Юлиана. – Что ты назовешь своим домом?
– Если отец отправится в изгнание, я вернусь во Фрамлингем.
– Даже если его развалины порастут травой?
Роджер наконец посмотрел матери в глаза, и взгляд его был твердым, как обкатанная морем галька.
– На траве можно поставить шатер, – произнес он. – Травой можно кормить коня, на ней можно возвести новый дом. – Через мгновение он потянулся за вторым куском пирога.
Юлиана рассматривала его руки: крепкие пальцы, большой кривоват, как у нее. Ладони маленькие, но изящные и сильные. Новый шрам цвета смолевки[8] на левой руке, у основания трех пальцев. Кожа загорелая до отворотов котты и поросшая тонкими золотистыми волосками. Она вспомнила, как держала руки ребенка. Белые, мягкие, без отметин… порой перепачканные после детских игр в грязи; тонкие, едва заметные линии на ладошках не могли поведать никаких историй. Она отмывала эти руки водой из кувшина и дорогим кастильским мылом. Теперь это руки мужчины – покрытые шрамами, опытные. Мать больше не возьмет их в свои. Еще немного – и они сожмут кисть жены или за них ухватятся крошечные ручки младенца.
– Да, – ответила