Роджер был достаточно сообразительным, чтобы уловить подтекст дядиных замечаний. Ида де Тосни принадлежит Генриху, и от нее лучше держаться на расстоянии. Впрочем, Роджер и не собирался за ней ухаживать. Ему нравились женщины, и он испытывал те же потребности, что и любой здоровый молодой мужчина, но он был независим и сторонился придворных мотыльков.
Выбросив Иду де Тосни из головы, он отправился в уборную, чтобы освободить мочевой пузырь от отвратительного вина. Покончив с делом, повернулся и обнаружил единокровных братьев и адвоката Гундреды, Роджера де Гланвиля. Сердце Роджера забилось сильнее, но он смотрел прямо и держал голову высоко. Он привык к запугиваниям – его отец любил подобные игры.
– Тысяча марок – это все, что ты смог предложить королю в качестве взятки? – насмешливо обратился Роджер к Гуону, нанеся удар первым.
Гуон покраснел:
– Сомневаюсь, что ты можешь предложить ему больше.
– Поживем – увидим, – пожал плечами Роджер.
Он попытался пройти мимо, но Гуон заступил ему дорогу. Де Гланвиль прислонился к стене в настороженном молчании, наблюдая, но не принимая участия, а Уилл с встревоженным видом держался позади Гуона, кусая нижнюю губу.
– Ради всего святого, или помочись, или убери своего петушка обратно в брэ, – презрительно фыркнул Роджер.
Гуон побледнел. Роджер пристально посмотрел на де Гланвиля:
– Или ты ждешь, когда за тебя помочится кто-то другой? Это больше на тебя похоже!
Гуон схватил Роджера за руку.
– Тебе не одержать верх! – прошипел он с ненавистью.
– Следи за мной, и увидишь, – парировал Роджер.
Сбросив руку Гуона, он зашагал прочь из уборной. Кровь стучала в висках, его подташнивало. Он не сомневался, что Гуон именно так и поступит: будет следить. И оттого у Роджера горело между лопатками, как будто он побывал в зарослях крапивы.
Гундреда нахмурилась, глядя на сорочку, которую только что выудила из груды постиранного белья. В одном из швов появилась прореха, которой не было, когда белье отправилось к прачке, а на манжетах еще виднелась грязь. Почему никто никогда не работает как положено? Хлеб при дворе обязательно непропеченный или подгорелый, а вино невозможно пить. Матрас прошлой ночью кишел блохами. Не лучше ли сдаться и вернуться в Банджи? Но она не может. На карту поставлено слишком многое. А теперь еще и сорочка порвана. Хотелось плакать, кричать, браниться и топать ногами, но все это требовало слишком много усилий.
Мужчина прокашлялся, и Гундреда подняла глаза. Роджер де Гланвиль стоял в дверях, прижав кулак к губам. Она не знала, радоваться помехе или досадовать на нее.
– Графиня, я хотел бы переговорить с вами, если это возможно, – произнес он.
Нельзя не признать, любезный разговор – совсем иное дело. Вздохнув, она указала на груду белья:
– Надо было