– Надо с ним разобраться!
Но мы так и не услышали, чтобы учитель Лю разобрался с Хэ Чжиу. Отец Хэ Чжиу много десятилетий отработал батраком на местных помещиков, а мать Хэ Чжиу дольше всех в деревне состояла в коммунистической партии: рябая женщина с огромными ступнями[10] и взрывным характером, которая частенько без видимых причин вставала на камень перед их домом и ругалась на всю улицу. При этом левой рукой она упиралась в бок, а правую задирала, становясь похожей на старомодный чайник. Хэ Чжиу – самый старший в семье, у него было три младших брата и две сестренки. Жила семья в полуразвалившемся доме с тремя комнатами, у них на кане[11] даже соломенной циновки не было. С Хэ Чжиу, родившимся в такой семье, и председатель Мао не смог бы разобраться, появись он здесь, не говоря уж о Большеротом Лю, что с ним поделаешь?
Осенью 1973 года я нашел временную работу на хлопковом заводе благодаря протекции дяди, который трудился там бухгалтером. Временную-то временную, но после того, как каждый месяц я выплачивал производственной бригаде двадцать четыре юаня, еще оставалось пятнадцать. Тогда на семь цзяо[12] можно было купить полкило свинины, яйца стоили по шесть фыней[13] за штуку, – короче, на пятнадцать юаней можно много чего себе позволить. Я стал модно одеваться, отпустил волосы, приобрел несколько пар белых перчаток и слегка зазнался. Однажды, когда я закончил работу, ко мне пришел Хэ Чжиу. На нем были рваные туфли, через прорехи в которых виднелись пальцы, а на плечи накинуто старое клетчатое одеяло. Всклокоченные волосы Хэ Чжиу торчали во все стороны, на лице виднелась густая щетина, а на лбу – три глубокие морщины. Он попросил:
– Одолжи мне десять юаней! Я собираюсь поехать на северо-восток.
Я говорю:
– Вот ты уедешь, а что будет с твоими родителями, братьями и сестрами?
– Коммунистическая партия не даст им умереть с голоду.
– А что ты будешь делать на северо-востоке?
– Не знаю, но всяко лучше, чем загибаться здесь, так ведь? Ты глянь на меня, скоро уже тридцать, а даже женой обзавестись не могу. Надо уезжать. Как говорится, дерево на новом месте умирает, а человек оживает.
Честно сказать, я не хотел давать ему деньги, в те времена десять юаней были немалой суммой. Он говорит:
– Давай