Дверной проем комнатки был забран решеткой – настоящей решеткой из сваренных между собой железных арматурин. Из них же была сработана грубая дверь с огромными петлями, на которой висел увесистый амбарный замок. При виде этой конструкции Кобылин разом забыл и про боль, и про жажду. Встав на четвереньки, он прополз несколько шагов до двери и вцепился руками в холодные железные прутья.
– Твою мать, – простонал он. – Вот дают, сволочи.
В ответ на его стон из дальнего угла раздался тихий шорох.
– Кто здесь? – Кобылин резко обернулся и, цепляясь за решетку, поднялся на ноги.
– Браток, – донесся из темноты дрожащий голос. – Браток!
Алексей оттолкнулся от решетки и побрел на голос, идущий от пола. Шел он медленно, пробуя ногой пол перед собой, и все же едва не споткнулся о ворох тряпья, на котором лежал человек. Заслышав стон из-под ног, Кобылин медленно опустился на колени и нашарил в темноте чье-то плечо.
– Ты кто? – спросил Алексей, напрасно щурясь в попытке рассмотреть своего сокамерника.
– Миха, – хрипло отозвался тот и приподнялся.
В предплечье Кобылина вцепились тонкие, но сильные пальцы. Пленник приподнялся, и в полутьме появились очертания его бледного лица. Сальные волосы, отросшая борода, опухшие губы и синяк под глазом – Кобылин вздрогнул. Он словно в зеркало посмотрелся.
– Дрался у Бобров? – коротко спросил он.
– Ага, – выдохнул пленник. – Три дня… Три дня тут. Воды нет?
– Нет, браток, – печально отозвался Кобылин.
Глаза окончательно привыкли к полутьме, и теперь охотник смог лучше рассмотреть фигуру своего соседа по заточению. Тот оказался щуплым мужичком лет сорока, закутанным в драное тонкое пальто еще советских времен. Походил он на бомжа, и не было никаких сомнений, что сюда он попал так же, как и сам Алексей.
– Ты держись, братан, – сказал Кобылин, оглядываясь на решетку. – Кто-нибудь придет.
– Придет! – с внезапным жаром прошептал Миха, цепляясь за руку охотника. – Они придут! Увели Саню. Саню увели! И все!
– Вон оно как, – буркнул Алексей, – ну-ка, погоди.
Отцепив от себя слабеющие руки сокамерника, он сел на пол и принялся ощупывать свои карманы. Они, как и ожидалось, зияли пустотой. Пропали и деньги, и бутылка. И даже шарф – дырявый сальный шарф, что не раз использовался в качестве носового платка, – и тот сняли. Не было и старенького ремешка. Тихо