Ромашин молчал, постукивая по столу костяшками пальцев. Я боролся с болью в затылке и думал о том, что Демон – моя последняя работа в должности начальника отдела безопасности.
– Мы готовы дать «Шторм» по земному сектору, – сказал наконец директор УАСС. – В любое время. Но при существующих обстоятельствах он будет неэффективен и чреват паникой в районах его применения.
– Боюсь, «Шторм» по сектору – слабая мера, – покачал головой Шахов. – Необходима тревога по всему управлению.
– Рано, – упрямо сказал Ромашин.
– Не оказалось бы поздно. Завтра я соберу экстренное совещание Совета безопасности по этому вопросу. Будьте готовы доложить о принятых мерах.
– Я могу идти? – спросил я в пространство.
Оба посмотрели на меня.
– До свидания, – сказал Шахов.
В кабинете я снова принял витальгин и стал ждать звонка Игната. А через несколько минут позвонил Гриффитс:
– Ты один?
– Один, – буркнул я. – Ближе к делу. Что-нибудь стряслось? В последнее время ты звонишь только с плохими новостями.
– Увы, стряслось. Кто-то проник в подземелья лаборатории и выкрал из «Сейфа» всю уцелевшую документацию, как расшифрованную, так и необработанную.
Мне стало жарко, голова заболела сильней.
– Постой, постой, там же наши посты, они не могли пропустить…
Гриффитс поморщился.
– Не знаю, твой инспектор разбирается сейчас в деталях. Документы исчезли, кроме тех, что мы успели забрать в «Аид». Я там был буквально за час до похищения, эксперты как раз успели расшифровать еще один документ, где сказано, что Демон реагирует на биополе, человеческие эмоции, причем на отрицательные – реакция разрушения, на положительные – реакция созидания или что-то в этом роде. Короче, у него две программы. Это все, что я помню.
Я потрогал голову, говорить было трудно, казалось, голова стала в два раза больше, я боялся потерять сознание.
– Почему вы не забрали контейнеры в свои лаборатории?
– Потому что они нетранспортабельны, кассеты записей и бумажные документы рассыпаются от любого сотрясения. Ну все, до связи, с Ромашиным разговаривай сам, я боюсь.
Гриффитс отключил канал, а я остался сидеть с ощущением своей полной непригодности к работе.
Витольд