У гостиницы стояла сверкающая «Волга», которой Майя почти не пользовалась. «И зачем я велела сюда ее пригнать, сама не пойму, – сказала она. – Надо позвонить, чтобы прилетели и забрали».
«Волга» была ухоженная, вылизанная, и явно не женскими руками. Кто машиной занимается, кто ее пригоняет, угоняет? Поклонник? Бездумная, бескорыстная любовь? Майя отдыхает одна. Почему одна? Деньги? Возможно, единственная дочь в обеспеченной семье. А почему отдыхает в марте, не в сезон? Скучно же, даже загорать тяжелый труд. Ее интерес к Гурову в принципе объясним. Избалована мужским вниманием, привыкла, выбор небогат, Гуров и подвернулся. Кажется, ничего в Майе загадочного, но чем дольше он думал, тем больше в нем росла уверенность: эффектная, остроумная, казалось бы, открытая Майя в чем-то, причем в главном, лжет. Как лжет и Артеменко, которого все зовут по имени, что так же противоестественно, как гладить хищника, хотя он и из породы кошачьих.
– А, Лев Иванович, разрешите нарушить ваше уединение?
Гуров повернулся и увидел еще одного лгуна, самого неумелого в их компании.
Леониду Тимофеевичу Кружневу было лет сорок с небольшим. Среднего роста, болезненно худой, с темными кругами под глазами, тонкими поджатыми губами, он не вызывал к себе симпатии. Мягкий тембр голоса и постоянный вопрос, как бы застывший в глазах, которые от темных окружений казались неестественно огромными, придавали Кружневу такой беззащитный вид, что отказать ему в общении было невозможно. Он пытался держаться развязно и беззаботно, получалось у него плохо, и он, словно понимая свою актерскую бездарность, постоянно смущенно улыбался, как бы извиняясь.
Два дня назад, утром, он подошел в кафе гостиницы к столику Гурова и сказал:
– Приветствую, уважаемый. Не выпить ли нам по стаканчику вина? По случаю знакомства, так сказать. – Он прищелкнул каблуками, поклонился. – Кружнев, Леонид Тимофеевич. Москвич. Бухгалтер. Нахожусь в очередном отпуске.
Гуров взглянул на пустые столики, пожал плечами, вздохнул:
– С утра не пью, поручик. А вы никак ночью проигрались? – Гуров копировал тон и лексикон Кружнева, надеясь, что тот обидится и отойдет.
– Не судите да не судимы будете, Лев Иванович. – Кружнев расставил принесенную на подносе закуску, вынул из кармана болтавшегося на нем пиджака бутылку сухого вина, сходил за стаканами, налил. – Не извольте удивляться. Вчера слышал, как к вам обратилась дежурная. А нахальство мое исключительно от стеснительности.
Он чокнулся со стаканом Гурова и выпил одним духом.
– Знаете, пятый десяток разменял, Черное море впервые вижу. Один. Супруга недавно умерла, погибла, так сказать, в автомобильной катастрофе. Я и pешил гульнуть, а не умею, не обучался.
Гуров не любил стриптиз, в искренность случайных исповедей