С.Х.»
Мы со Стивом часто сталкивались на андеграундных вечеринках в начале лета. Однажды мы чуть не разговорились после того, как я врезалась в него и облила ему ботинок содовой. А потом действие перенеслось на улицу Истерн-Пром. Стив всегда внимательно смотрел на меня. В день, когда я получила записку, мне показалось, что он мне подмигнул. Но я была с Линой, а он – со своими приятелями с мужской части пляжа. Он никак не мог подойти ко мне. Не представляю, как ему удалось подсунуть послание ко мне в сумку.
Его письмо, конечно, было закодировано. «Занятия» означали приглашение на концерт, «землеведение» – что он будет проходить на одной из ферм. На Рёблинг-фарм, если точнее.
Тогда мы просто отправились бродить по полю, лежали в траве, соприкасаясь локтями, и смотрели на звезды. В какой-то момент Стив провел одуванчиком сверху вниз, касаясь моего лба и подбородка. Я едва не захихикала.
А он меня поцеловал.
Мой первый поцелуй. Он был подобен музыке, которая еще играла где-то в отдалении – буйная, неритмичная, отчаянная. Страстная.
С тех самых пор мне удалось повидаться со Стивом лишь дважды, да и то на людях. Мы могли разве что кивнуть друг другу. По-моему, такое – самое худшее, что может случиться. Это тоже зуд – желание увидеть его, позволить ему провести рукой по моим волосам – чудовищное, непрестанное, изводящее ощущение в крови и костях.
Гораздо страшнее, чем болезнь. Настоящая отрава.
И мне она нравится.
Если он будет сегодня ночью на вечеринке – пожалуйста, пусть он будет! – я вновь его поцелую.
Анжелика ждет меня на углу Вашингтона и Оук, как и обещала. Она прячется в тени огромного клена, и на мгновение мне мерещится, что это Лина. Но луна освещает ее, и образ Лины скрывается в уголке моего сознания. Лицо Анжелики – сплошь острые углы, особенно ее нос, длинный и наклоненный вперед. Думаю, именно поэтому я так долго недолюбливала Анжелику – мне казалось, будто она постоянно принюхивается к какому-то гадкому запаху.
Но она знает, каково это – чувствовать себя под замком, и понимает мою потребность вырваться.
– Ты опоздала, – дружелюбно констатирует Анжелика.
Сегодня тут нет музыки. Когда мы шагаем по лужайке к дому, шелест листвы нарушает приглушенное хихиканье, а следом – внезапный всплеск разговоров.
– Осторожно, – предупреждает Анжелика, когда мы поднимаемся на крыльцо. – Третья ступенька прогнила.
Я киваю. Старые доски постанывают под нашими ногами. Ставни заколочены, и на них заметны очертания больших красных букв «Х», поблекших от времени и непогоды. Раньше здесь свила гнездо болезнь. Когда мы были маленькими, мы подбивали друг дружку забраться в Хайлендс, приложить ладони к дверям зараженного дома и стоять так на спор. Рассказывали, будто истерзанные души людей, умерших от амор делириа невроза, могут обрушить на тебя болезнь за то, что ты забрался на их территорию.
– Нервничаешь? – спрашивает у меня Анжелика.
– Нет,