В тот день (уже погруженный на телегу) шел чеснок, и мешки, мало того что килограмм примерно так под сорок да и вдобавок еще почти совсем без ушек. Ну, как тут его ухватить?
И вот мне дают задание один такой мешок «сработать». Перегрузить из машины в машину, причем одному.
Когда туркмен еще бегал вокруг телеги, его (этот мешок) заделали в кабину, а фуру уже ждут к самолету. Ну, а теперь в срочном порядке понадобилось эту кабину освободить – в районе стоянки самолета могут и взять за жабры.
Бригадир говорит мне:
– Давай, – и уже хлопает меня по плечу, – давай, – говорит, – земеля… с Богом!
И когда фуры поравнялись, дверца открылась – и мешок из другой кабины – почти уже в нашей – раз – и застрял!
А тут кругом люди, милиция… а я мешок все тяну и тяну. А он все не лезет и не лезет. И чуть было не свалился между колесами вниз. А мой водила с другой стороны стоит на подножке и для отмазки со встречным водилой базлает. А тот для понту наклонился и что-то там под кузовом проверяет. Ну, вроде бы у них разговор о бензине.
Ну, а мешок – и так и сяк – но я его все-таки вытянул. А если бы свалился да еще бы вдобавок рассыпался, то мне бы тогда хана. Хищение государственной собственности.
И вся бригада, конечно, все видела и тоже поволновалась. Ну, слава Богу, обошлось.
А бригадир меня даже похвалил. За характер.
– Молодец, – говорит, – не подкачал!
И, как итог проделанной работы, каждого из нас ожидает своя доля. Но что интересно – будь ты хоть бригадир, а хоть рядовой грузчик – никто не получает никаких привилегий. Ну, прямо как в песне Булата Окуджавы «Всем поровну – все справедливо».
И самое весомое, что еле влезало в сумку. А сумка у меня приличная, хозяйственная. После нешуточного «заплыва» поместится штук тридцать пустых бутылок. И, преисполненный гордости, я трясусь на рейсовом автобусе в родимый барак. Ну, и Зоя, конечно, довольна.
Придет, бывало, Нина Ивановна, и моя любимая нет-нет да мною и похвастается. «Гляди-ка, что наш грузчик-то сегодня принес…»
А как все сожрем – так и опять скандал.
Я толкнул тяжелую дверь и тут же наткнулся на вертухая. Наверно, все-таки на дежурного, а вертухай – это в песнях Галича. И ноги, тоже как в песнях Галича, сразу же сделались ватные.
Я зачем-то промямлил:
– Здравствуйте… – и, все позабыв, как-то сконфуженно замолчал.
Потом немного подумал и вспомнил:
– Моя фамилия… Михайлов… – и, стушевавшись, опять замолчал. Не хватало еще потянуть к правому виску дрожащие пальцы.
Дежурный окинул мою фигуру профессиональным взглядом и, не обнаружив ничего подозрительного, потерял ко мне интерес.
Он сказал мне:
– Пройдите.
После