Значит, то самое «крепостничество» не только тормозило социально-хозяйственный, промышленный прогресс России, о чём нам целый век твердили и либеральные и революционные учителя, а полстраны при этом про себя вздыхало: «Да и чёрт бы с ними со всеми!» (имея в виду и Прогресс, и самих учителей).
Значит, дело не только в каком-то дурацком, возможно, и выдуманном Прогрессе, а в незаметном, но фатальном двухвековом искажении самой душевной подосновы, самой русскости русского дворянства. В дальнем следствии этого искажения: бывший русский крепостной в обнимку с братишкой-комиссаром… Левинсоном (возьмём наудачу хоть фадеевского, но понятно, что имя им – легион) резали и стреляли Лариных, Оболенских и Салтыковых, ничуть при том не тревожимые своей, крестьянской долей, русскости.
Признаю, подобное библейско-оперно-историческое сопоставление покажется несколько неожиданным. Может, даже подыгрыванием, подбрасыванием аргумента для революционеров и того самого Комиссара по музыкальным делам? Хотя для него, наверное, и Библия была бы столь же сомнительной белогвардейщиной, как и пушкинская «фальшивая крепостническая идиллия».
Но всё же. Сто раз смиряясь с крепостнической, всеми силами души споришь с фальшивой. Не желаешь признать, что «тупица-комиссар», пусть нечаянно, невольно, но угадал. Даже зная наизусть всё содержание следующего акта оперы «Русская история», начинающегося словно с театральной ремарки: «Прошло сто лет…». То есть и пред всеми кровавыми подробностями Революции, Гражданской войны всё равно некая часть душевного строя остаётся недоступной законам «строя общественно-политического». Золотой век Пушкина, наша Идиллия на грани (как потом выяснилось) Гибели… успела, однако, сформировать менталитет нации.
И подтверждение можно найти, даже не выходя за пределы сего случайного музыкального сюжета 1925 года. Да-да, ведь всесильный комиссар, кромсая как угодно, хоть самым диким образом беззащитные оперы, НЕ мог их отменить. Получив «добро» какого-нибудь Луначарского, легко произвёл бы Онегина в декабристы, петрашевцы, народовольцы, наконец, в большевики… но просто вычеркнуть, лишить нацию пушкинского Романа, Оперы – НЕ мог. Потому и возился, правил. Чувствовал ведь (скорей всего безотчетно): вот на Этом месте должно что-то быть, стоять нечто,