Бабушкину квартиру я продал ещё в конце марта, уже апрель. Из осточертевшей инвесткомпании уволился через два дня, пару недель погулял.
И что дальше?
Я получил за квартиру четыреста тридцать пять тысяч. Евро.
Знаменитый дом в стиле русского модерна на углу Покровки и Чистых прудов, фасад расписан декадансными завитушками и волшебными птицами.
Сирин, Гамаюн, Алконост.
Под окнами постоянно аварии – бульвар резко переходит в островок трамвайной остановки, не все успевают среагировать.
С детства помню магазин «Мужская одежда» внизу; ждал, не мог дождаться, когда вырасту, чтобы одежду там покупать.
Нет больше маленького Альки, нет бабушки, нет квартиры, нет «Мужской одежды».
Двадцатку успешно прогулял, остальное – в банк. Десять процентов годовых – в месяц получается около ста тридцати тысяч рублей.
И ещё налоги, наверное, вычтут, без этого у нас никак. Конечно, это побольше, чем говенный оклад в говённой компании – а что толку?
Как следует на такие деньги не поживёшь, а постоянно кроить, растягивая проценты – нахер было с работы увольняться?
Но с капиталом почти в полмиллиона евро работать менеджером? Тоже глупо.
Я зло дёрнул головой – и было-то не полмиллиона, а существенно меньше, сейчас ещё убавилось.
Надо что-то делать…
В казино играть?
Или на бирже?
Или вложить куда-то?
Вложить легко, обратно выложить трудно. За четыре года работы в инвесткомпании «Октагон» вдоволь насмотрелся.
Правильнее было бы её «Фуфлогон» назвать.
Отбросил одеяло, сел.
Посмотрел на свои ноги и вдруг заметил, что ногти на больших пальцах стали точь-в-точь как у отца.
Давным-давно, двадцать лет назад… или двадцать пять? Или сто?… Я сидел возле него на пляже, копался в песке. Отчётливо запомнил пугающе крупные слоистые ногти на больших пальцах, а мои – маленькие и розовые… Помню, как отодвинулся подальше – отец стал мне физически неприятен, неосознанно почувствовал нарастающее возрастное разложение его тела. Помню ощущение стыда и вины за свою брезгливость.
Теперь такие же ногти у меня – рифлёные и кривые, мутно-белые, как селёдочные очистки… Только сына у меня нет. И жены нет.
Есть вздорная баба, с которой даже после развода мы не можем спокойно разговаривать дольше минуты, и вроде-бы-дочь: голенастая школьница, которую я вижу раз в две недели. О чём с ней говорить, не знаю, задаю одни и те же дебильные вопросы про школу и кинофильмы, она вежливо отвечает, одновременно втыкая в мобильник.
Интересно, что она думает про своего воскресного папу?
Ничего хорошего, уверен.
А ногти мои ей фиолетовы. Как и я сам. Я думаю, если у меня вообще ногтей не станет, она не заметит.
И ног.
И рук. И меня самого.
А я отца любил.
…В будние дни меня поднимала мама, а в выходные – только папа. Толкал по дороге в ванную: «Алька, вставай!»
Я взбивал над собой одеяло неряшливым