– Нет, нет, ты сама должна поесть, Дея! Ты голодна.
– Я уже ела, папа́, это тебе. Попробуй, увидишь, как вкусно, – настаивала девочка и поднесла ему кусочек.
– Я не голоден; я не могу есть. Я так болен, что не в состоянии есть.
– Милый, дорогой папочка, попробуй! Я купила это для тебя; я продала «Квазимодо». Посмотри, милый, вот деньги! – Она обвила рукой его шею и показала монету. – Разве это не чудесно? Посмотри только, пять долларов – двадцать пять франков! Мы не будем больше голодать. Миленький, родненький папочка, очнись! Постарайся забыть о своей бедной голове, начни есть, и все будет хорошо!
И Дея прижалась лицом к голове отца и нежно целовала его.
Некоторое время он смотрел на деньги, и его слабое тело сотрясалось от рыданий.
– Его уж нет! – простонал он наконец. – Я работал над ним день и ночь. Это была лучшая вещь, какую я когда-либо создал, и эта маленькая монетка – все, что осталось от него.
– О, папа́! – вскричала девочка с нежным участием в голосе. – Не думай об этом! Ты создашь другую вещь, не менее прекрасную. Подумай обо мне, радуйся за меня, будь здоров для меня! Я люблю тебя, люблю! Попробуй поесть, попробуй! Вот вкусный хлеб, а вот твой любимый сыр. – И ласково, как больному ребенку, она, отламывая маленькие кусочки, вкладывала их в рот отца.
Он не сопротивлялся и послушно ел, но без видимого аппетита. Когда он кончил, Дея собрала остатки и отдала Гомо, который внимательно следил за происходившим и, казалось, недоумевал, как может хозяин отказываться от еды. Затем Дея принесла блюдо, на которое положила остатки ужина, и, накрыв салфеткой, спрятала его до следующего раза. Убрав со стола, она отправилась в свою комнатку, сняла платок и шарф и надела передник, закрывший почти все платье, – на девочке было перешитое платье матери, которое она очень берегла. Дея принялась убирать комнаты, она была так мала и слаба, что веник в ее руках казался непомерно большим, но это не мешало ей работать легко и ловко. Она подмела полы, вытерла пыль и аккуратно поставила все на место; затем вернулась в комнату, где сидел отец, по-прежнему уставив глаза на деньги, с грустным и разочарованным лицом.
– Дай, я спрячу деньги, папа́, – сказала Дея, – а завтра куплю тебе все необходимое. Я сейчас приберу на твоем столе и вытру пыль с книг.
У скульптора было множество книг в кожаных и полотняных переплетах; некоторые – в простых бумажных, а иные – без переплета; были среди них книги разных форматов, толстые и тонкие, старые и новые, но было примечательным, что на заглавном листке каждой из них стояло имя Виктора Гюго. Несколько книг представляли роскошные иллюстрированные парижские издания, и эти иллюстрации служили образцом для некоторых работ – статуэток и этюдов – мастера. Часть этюдов была написана и раскрашена самим художником, и все они были исполнены необычайно талантливо. На столике, в рамках под стеклом, стояло несколько изящных групп, а на стене висели медальоны с милым женским личиком в разных ракурсах, а также множество этюдов ребенка, похожего на Дею. Нетрудно было