Я мог бы рассказать вам множество самых занимательных историй о том, как у нас в России все складывалось и откуда тут взялась власть.
Но не буду.
Очень хочется еще пожить.
Всякому известно: против ветра нельзя… плыть, скажем так для благозвучия, – такая вдруг тебя охватывает гадость, доложу я вам, такая гадость, такая…
А у нас теперь собирают собачье дерьмо – цивилизация, знаете ли, накатила.
Выяснение этого вопроса было весьма назидательно, по крайней мере для тех, кто здесь хоть в чем-нибудь смыслит. Президент созвал их и спросил: «Ну как там?»
Ему ответили: «Ничего. Вот только с кризисом… хи-хи… а так, в целом, очень даже. Модерации вот только…» «Чего?» – спросил президент. «Ну, эти, – ответили ему, – как их, модерации…»
А ведь все зависит от величины. Но если взять ее и тут же поделить пополам, то уже и не так страшно, я думаю. Легко ведь только одним имбецилам – они все время счастливы.
Остальные же к этому состоянию только стремятся.
Хочется остановиться и замереть, не выражая желания двигаться дальше, после чего возникает не более чем рефлекторное движение, выдох, случайно принявший форму трехбуквенного ругательства.
Кое-что все еще дымится, конечно же, в верхней части наших потрохов, но в остальном наблюдается постепенное восстановление наших связей с действительностью.
А я знаю, почему мне не нравится милиция, проверяющая документы у таджиков. Я же воспитан на фильмах о Великой Отечественной войне, а там что ни фильм, то проверка документов: «Ахтунг! Аусвайс!» – и фашистский патруль проверяет документы ночью – холодно, голодно, сожженные деревни, вагоны с колючей проволокой, Бабий Яр, Освенцим, «Люди мира, на минуту встаньте!», истерзанное население, жизнь – никогда не знаешь, что будет в следующую секунду, и я, глядя на экран, всегда дрожал так, будто это у меня проверяют документы, а потом мне в лицо бьет яркий свет фонаря – мое лицо проверяют.
Любое несоответствие – расстрел на месте.
Так проверяли документы у моего отца в районе Бреста – он там три года в оккупации провел. Чуть замешкался – удар в зубы. Так что эта память генетическая, внутриутробная. Это потом уже она подкреплялась кинофильмами.
Все мои симпатии на стороне тех, у кого документы проверяют.
Так меня воспитали в Советском Союзе – все люди братья, а те, что тебя на улице изучают, – враги, к ним ненависть надо было испытывать. Ее и воспитывали.
И воспитали в конце-то концов – «Ахтунг! Аусвайс!»
Христианские имена вещь вовсе не такая безобидная. Например, Владимир – «властелин мира» по-старославянски, а Михаил – «равный Богу», то есть божественный.
Так что первый будет осужден на вечные муки, а вот у второго еще есть небольшой шанс.
Тихий, тихий разговор. На пять тонов ниже естественного. Мерцающая зрачковатость и кашляющий взгляд, если только про взгляд и зрачковатость так можно сказать.
Ни