– Что?
– Там, на улице. Я проявила слабость.
– Это не слабость, это честность.
– Я не плачу на людях.
– Ну, при мне-то можешь.
– Ты сказал, что ты меня любишь.
– Ну да.
– Правда?
Он посмотрел в ее светлые, белесые глаза:
– Да.
Спустя минуту она произнесла:
– А я не могу тебе сказать этого.
Зато она не сказала, что и не чувствует этого, отметил он про себя.
– Ну и ладно, – отозвался он.
– Ладно? Правда? А то некоторым парням просто необходимо слышать, что их тоже любят.
Некоторым парням? Сколько парней говорили ей до него о своей любви?
– Я посильнее, чем они, – ответил он, надеясь, что это так и есть.
Стекло дребезжало под натиском темной февральской метели, завывал портовый ревун, и внизу, на Сколли-Сквер, сердито гудели автомобильные клаксоны.
– Чего тебе хочется? – спросил он ее.
Она пожала плечами, откусила заусенец и стала смотреть мимо Джо, в окно.
– Чтобы много всяких вещей не случились со мной в прошлом.
– Каких вещей?
Она покачала головой, она уже куда-то уплывала от него.
– И солнца, – через какое-то время пробормотала она непослушными сонными губами. – Чтобы много-много солнца.
Глава третья
Термит мистера Хики
Однажды Тим Хики сказал Джо: порой мелкая ошибка имеет далекоидущие последствия. Интересно, что бы он сказал о том, кто замечтался за рулем угнанной машины, припарковав ее возле банка? Может быть, и не замечтался, а просто глубоко задумался. О спине одной женщины. Если быть точным – о спине Эммы. О родимом пятне, которое он там увидел. Вероятно, Тим сказал бы: порой самые длинные тени отбрасывают самые крупные ошибки, болван.
А еще Тим очень любил повторять: когда дом рушится, в этом столько же виноват первый термит, который в него проник, сколько и последний. Джо этого не понимал: первый термит, черт побери, давно сдохнет к тому времени, когда последний вонзит свои жвалы в древесину. Разве не так? Всякий раз, когда Тим приводил это свое сравнение, Джо давал себе зарок выяснить среднюю продолжительность жизни термитов, но забывал это сделать до следующего раза, когда Тим произносил свое изречение, – обычно это случалось, если он был пьян и если разговор на время смолкал. И у всех за столом, кто слышал эту фразу, возникал один и тот же вопрос: что за счеты у Тима с этими дурацкими термитами?
Тим Хики стригся раз в неделю у Эслема на Чарльз-стрит. Однажды – во вторник – часть волос оказалась у него во рту, когда он шел к парикмахерскому креслу, и в затылок ему угодила пуля. Он лежал на выложенной клетками плитке, и лужа крови растекалась по ней, огибая кончик его носа, а стрелявший вышел из-за настенной вешалки, трясущийся, с выпученными глазами. Вешалка с грохотом обрушилась на пол, и один из парикмахеров подскочил на месте. Стрелявший перешагнул через труп Тима Хики, как-то смущенно кивнул присутствующим и ретировался.
Джо узнал об этом, лежа в постели с Эммой. Он повесил трубку