– Ну да, языком чесать ты мастер! – фыркнул Анархист. – Хватит бродить вокруг да около. Когда она начала тебя пить?
– Не знаю, – покачал головой Поэт. – Вот сейчас пытаюсь сообразить, но… такое ощущение, что все это происходило не со мной, что вся моя жизнь в этот последний год – просто пересказ чужой истории и некоторые важные части опущены или перепутаны.
– Когда? – повторил Анархист с угрозой в голосе.
– Наверное, в поезде, по пути в Петроград. Или уже дома. Или еще в Москве, сразу. Да, в Москве, в первый же вечер. Она пила, а я наслаждался этим, хоть и понимал, что происходит. Надеялся, она выпьет меня до дна. Но у нее были другие планы.
– Завести собственного стихоплета?
– Можно и так сказать. Мне казалось: все, что я написал, было о ней. Каждое мое стихотворение – это попытка призвать ее или предсказать ее появление. Но, спустя какое-то время, она охладела. Наши встречи становились все более редкими, и между ними я страдал неимоверно. Опустошенный, бессмысленный, я бесцельно бродил по улицам и повсюду видел ее: в других женщинах, в бликах на оконных стеклах, в сплетении теней на мостовой. Я стал слышать ее голос и следовал за ним и иногда – иногда – находил ее, в темных трущобах или шумных собраниях. Я был счастлив, если она снисходила до того, чтобы вновь коснуться клыками моей шеи. Словно несчастный морфинист, жаждущий лишь спасительного укола.
Солдат резко встал, упершись руками в стол. Поэт поднял на него испуганный взгляд.
– Вы понимаете, что происходит? – с жаром спросила жестяная маска, в сгущающихся сумерках все сильнее походящая на живое лицо. – Вы отдаете себе отчет в том, что вас ждет?
– Да. Я погибну и стану одним из них. Ее вечным слугой.
– И вас это не пугает?
– Когда-то пугало. Сейчас уже все равно. Я почти пуст. Во мне не осталось сил на то, чтобы бояться или сопротивляться.
– Этого и не потребуется. Просто поддайтесь, следуйте на зов своей хозяйки, приведите нас к ней – и мы сделаем все, чтобы вас спасти.
– Убьете ее?
– Да. Или умрем сами.
– Когда?
– Сегодня ночью. Сейчас, после того, как стемнеет. Больше нельзя ждать. Она может уйти из города.
– Хорошо, – сказал Поэт. – Я помогу.
Солдат кивнул в ответ и стремительно вышел из кухни. Освободившийся табурет тут же занял Анархист. Поп укоризненно покачал головой:
– Мог бы и уступить место лицу духовного звания.
– Ни званий, ни сословий, – сказал Анархист весело. – Ни богов, ни господ.
– Эдак развалится все, – сказал Поп. – И в первую очередь твоя кривая