На улице стемнело. Дорога была светлее неба, мы шли по ней, как по Млечному Пути, спотыкались и потешались над собой. Но вот показались дачи и странный дом.
– Частный магазин, азербы держат, – пояснил Костя. – Его называют – «Воронья слободка». Здесь торгуют, товары хранят, живут, корову держат, птицу.
Складывалось впечатление, что обычный двухэтажный дом с гаражом внизу упрямо и обильно облепляли со всех сторон клетями, сараями и верандами, так что в результате получился крутой сюр. С одной стороны стоял столик под зонтиком для выпивох, у стены были свалены ящики, с другой – фургон, тазы, корыта и какая-то бытовая утварь. Надрывалась цепная собака и орал ребенок. Тускло светилась обширная веранда на втором этаже, а на окружавшем ее балкончике реяло стираное тряпье. В полутьме это походило на театр. Театр абсурда.
Внизу скрипнула дверь, и показался страшный мужик, похожий на лешего, но трезвый и деловой. Протянул бутылку.
Печка в дяди Колином доме не топилась со дня его смерти, но после водки мне стало тепло.
– В эти последние дни мы с ним много говорили, – сказал Костя. – Наверное, больше, чем за все последние годы. И знаешь, он о тебе спрашивал.
– А что хотел узнать?
– Что-нибудь… Как живешь…
– И что ты ему сказал?
– Сказал, что замужем, а есть ли дети, не знаю.
– Господи, Костя, ты же знаешь, что я давно не замужем! И детей у меня нет!
– Пардон. Хотя думаю, ему приятнее было услышать, что все у тебя, как у всех.
– А про Лильку не спрашивал?
– Не спрашивал. Ты видишься с ней?
– Вижусь. Особенно часто после смерти тетки Вали. Лилькина дочка, Шурка, моя крестница.
– Это же Валентина тебя устроила на работу в Лениздат?
– Первый раз слышу. С чего ты взял?
– Томик говорила.
Томик – домашнее имя моей матери, я и сейчас ее так называю в добрые минуты, когда вспоминаю прошлое, хорошее. А с теткой Валей прохладные отношения на всю жизнь у меня сложились после глупой детской истории, которая случилась, к слову сказать, здесь, на даче.
Тетка Валя с Лилькой приезжали обычно ненадолго и жили во времянке. Лет восемь мне тогда было, а Лильке, значит, пять. Однажды мы пошли купаться. В тетке Вале был центнер веса. Мальчишки моего возраста, увидев, как она плюхнулась в озеро, чуть не вызвав цунами, захохотали. Наверное, мне хотелось привлечь их внимание, потому что я гордо заявила: «Это моя тетка». Внимание привлекла, один белобрысый спросил: «А слабо заорать: моя тетка – жирдяйка»? Я оценила расстояние, на которое уплыла тетка, и крикнула. Услышать меня она все равно не могла, и мальчишки потеряли ко мне интерес. Потом этих мальчишек я больше не видела, а когда тетка Валя, пыхтя и отряхиваясь, вышла на берег, Лилька наябедничала: «Она кричала, что ты жирдяйка!» Тетка подошла ко мне красная, как помидор, щеки ее дрожали от гнева, по лицу стекали капли озерной воды.
– Ах ты, маленькая поганка! – сказала она и схватила меня за уши. – Я же не